проносил их в тюрьму, но не смог передать. Вокруг охрана. Нас обыскивают, словно преступников. С нас не спускают глаз. Если раньше адвокаты могли остаться наедине с обвиняемыми, то сейчас в комнате для допросов дежурят минимум трое солдат. Если я протягиваю Герингу документ, то солдат сначала берет бумагу из моих рук, проверяет и лишь затем передает рейхсмаршалу. Я положил ампулы в папку за обшивку, это казалось самым надежным вариантом. Но охранник стал ощупывать папку и едва не наткнулся на них. Вошел Эндрюс, и это, к счастью, отвлекло охранника. А так – я даже представить себе не могу, чем бы все закончилось!..

Хельмут в задумчивости принялся мерить шагами подземелье. Вернер наблюдал за ним. Возможно, именно сейчас до эсэсовца дойдет, что дело его проиграно и надо остановиться. И тогда он вернет Эльзи.

– Я выполнил все условия, – проговорил Вернер, стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее и доброжелательнее. – Я сделал все, о чем вы просили. Теперь ваша очередь…

Казалось, Хельмут его не расслышал. Во всяком случае, на лице его не отразилось ничего, что могло бы свидетельствовать о том, что слова собеседника произвели на него хоть какое-то впечатление.

– Мы не можем допустить, чтобы рейхсмаршала великой страны вздернули на веревке, как крысу. – Он вновь поднес ампулу к глазам и принялся разглядывать на просвет. – Этот яд должен оказаться у Геринга.

– Если у вас есть другие каналы, попробуйте. Я больше ничем не могу быть вам полезен в этой ситуации.

– Как знать, – пробормотал Хельмут, – как знать…

Он вновь надолго задумался. Вернер ждал.

– Мне нужно спешить, заседание вот-вот начнется, – пробормотал он. – Я не имею права опаздывать.

Хельмут, казалось, полностью проигнорировал его слова. Он продолжал морщить лоб, стискивая пальцами стеклянную ампулу с мутноватым содержимым. Наконец, он поднял глаза: на лице его была написана решимость.

– Вот что. Насколько мне известно, как представитель защиты вы можете ходатайствовать о встрече обвиняемых с родственниками, верно?..

– Допустим. Но после того, что случилось с Леем, комендант ведет себя крайне осмотрительно. Он просто не позволит…

– Значит, убедите его! – перебил Хельмут нетерпеливо.

– Это не в моей власти.

– Приложите усилие.

– Не могу!..

Хельмут приблизился к Вернеру и немигающим взглядом посмотрел в его зрачки. На лице мелькнуло презрительное выражение.

– Бедная Германия!.. И эти люди пытаются сейчас защищать ее…

– Верните мне дочь!

– Убедите Эндрюса, чтобы он разрешил Герингу встретиться с женой в стенах нюрнбергской тюрьмы!

– Он не согласится.

– Найдите способ. В конце концов, чему вас учили в университете? Вы должны уметь убедить людей в том, что вам выгодно.

– Мне это не выгодно.

– Напрасно вы так говорите. Или вы забыли, что ваша маленькая дочь по-прежнему находится в наших руках?..

На лице Вернера возникло жалкое и отчаянное выражение. Губы его задрожали, ноздри расширились. Он вдруг ощутил дрожь во всем теле – будто кто-то вдохнул в него невиданные силы. Ему казалось, что сейчас он способен сдвинуть с места гору, способен разорвать в клочки самого могучего противника, а все потому, что правда на его стороне. Еще немного, и он готов был броситься на Хельмута и вцепиться зубами ему в горло.

Вернер сжал ладони в кулаки и шагнул вперед, весь его вид выражал решимость и непреклонность.

– Я больше ничего не буду делать! – закричал он неожиданно высоким голосом. – Передайте своему начальнику, кто бы он ни был, что я больше ничего не буду делать. И сами запомните это. Вы все уже проиграли. И он проиграл, и вы. Вас уже нет! Никто не знает, что вы вообще существуете. И той Германии, про которую вы говорите и на которую молитесь, ее тоже нет.

– Вот как вы заговорили, герр Кнюде? – Хельмут произнес эти слова с изумлением и угрозой.

– Да! Вы больше не можете мне диктовать. Я ничего не буду для вас делать. Немедленно верните мою дочь!

– Хорошо, – усмехнулся Хельмут. – Я не хотел этого, но вы не оставляете мне выбора. Я заставлю вас действовать.

Он развернулся и пошел прочь, но не в глубину подземелья, а к лестнице, ведущей наружу. Вернер озадаченно глядел ему вслед.

Хельмут пересек пространство полуразрушенного храма, бросив короткий взгляд на фреску на алтарной стене: святой поглядел на него мудро и печально. Против обыкновения Хельмут не задержался у изображения.

Ему нравилось нынешнее его состояние. Оно было сравнимо с азартом борца, чьи члены давно затекли от безделья, а теперь расправились, растянулись от предчувствия грядущей схватки.

Хельмут шел по городу, и полы его черного пальто развевались за спиной. Он уже знал, что сделает, как только войдет в дом.

* * *

Тем временем заседание уже было в разгаре. На свидетельском месте сидел человек, которого правильнее было бы назвать главным обвиняемым.

– Вам следует различать две категории, – говорил Геринг спокойным и невозмутимым тоном. Его голова была надменно вскинута, руки лежали на бортах трибуны. – Те, кто совершил тяжкое преступление против нового государства, естественно, предавались суду. Однако остальные, от которых можно было ожидать таких действий, помещались в превентивное заключение. Это вначале.

Рейхсмаршал отпил воды из стакана и продолжил:

– Потом все значительно поменялось. Если кого-то помещали в превентивное заключение по причинам государственной необходимости, это не могло быть пересмотрено или остановлено судом. Позднее…

– Давайте опустим это! – перебил его Джексон. Он стоял за трибуной обвинения и нетерпеливо постукивал ладонью по бумагам. – Если вы просто ответите на мой вопрос, мы сэкономим много времени.

Главный обвинитель от США нервничал. Он очень тщательно готовился к допросу второго человека в гитлеровском рейхе, проработал массу материалов, которые предоставили ему помощники, и, казалось, был готов к любому повороту разговора; но сейчас Джексон чувствовал, что проигрывает, причем проигрывает по всем фронтам.

Геринг вел себя вызывающе. Казалось, он снисходит к необходимости что-либо объяснять обвинителю и едва удостаивает того ответом; он глядел на Джексона, как надменный сюзерен глядит на ничтожного вассала.

Джексон намеревался сломать сопротивление противника градом бьющих наотмашь вопросов, но Геринг, против ожидания, не только не смутился, но еще и забавлялся тем, какое ошеломление вызывали в американском обвинителе его афористичные эскапады.

– Вы с самого начала намеревались свергнуть и затем действительно свергли Веймарскую республику?

– Это было моим твердым решением.

– А придя к власти, вы немедленно уничтожили парламентское правительство в Германии?

– Оно больше было нам не нужно.

– Придя к власти для того, чтобы ее удержать, вы запретили все оппозиционные партии?

– Мы считали необходимым не допускать в дальнейшем существование оппозиции.

– Вы также проповедовали теорию о том, что вам следует уничтожать всех