пена, она была не более чем колеблющейся водой.

Вот только она застыла на месте.

Я взмахнул рукой, срывая гребень волны. И рассмеялся, когда он вновь возник на прежнем месте.

Вот так я выгляжу со стороны, когда умираю и возрождаюсь…

Предчувствие опасности нахлынуло на меня — резкое и неотвратимое.

Получилось! Всё-таки получилось!

— Никита.

Я развернулся в воде. И посмотрел на Слаживающую.

Она стояла на поверхности океана, босая, в длинном, до лодыжек, белом платье. И смотрела на меня сверху вниз.

— Привет, Слаживающая, — сказал я. — Рад встрече.

Она молчала, изучая меня, будто заговорившую плесень.

— На нашей планете по воде ходят лишь святые, — сказал я. — И боги.

— Богов нет, есть только я, — сообщила Слаживающая и присела на корточки. Края платья упали в неподвижную воду и самым обыкновенным образом намокли. — Ты хотел меня заинтриговать, взорвав бот?

— Не без этого.

— Не получилось, — она улыбнулась. Боже, как, всё-таки, она красива! Красота — она ведь не формализована, для неё нет формул и правил, она для каждого разная. Это была красота, предназначенная исключительно для меня. Фальшивая, но завораживающая. — Никита Самойлов, ты пытался заинтересовать меня и одновременно вывести из игры своих друзей.

— У меня нет друзей. Я их годами не вижу.

Слаживающая рассмеялась и протянула мне руку.

— Разве чувства землян зависят от времени, Никита Самойлов?

Я молча сжал её ладонь. Слаживающая потянула, легко вытаскивая меня из воды. Я выпрямился и огляделся.

Мир вокруг был погружен в сон. Нет, не умер, не застыл, а остановился в какой-то странной фазе. В пору моей юности были такие картинки в сети, почти статичные, но с закольцованным моментом движения: падали листья с деревьев, текла вода в реке, девушка бесконечно слушала музыку…

Мы словно были внутри такой зацикленной картинки.

— Нет, — признал я. — Не в такой мере, Слаживающая. Скажи, почему ты никогда не появляешься в своём настоящем облике?

— Его давно уже нет, — ответила Слаживающая. — Чтобы получить контроль над временем, мне пришлось уничтожить себя в прошлом и будущем. Всех особей.

— Не жалко?

Женщина вздохнула.

— Жалеешь ты перхоть, падающую с головы? Жалеешь ли ты тело, умирающее в муках перед возрождением?

— Тела — точно жалею, — вздохнул я. — Ну что, поговорим всерьёз? У тебя есть то, что нужно мне. А у меня то, что необходимо тебе.

— Да ну? — она очень по-человечески подняла бровь.

— Конечно же есть. Ты вернёшь нам Землю. Позволишь всем желающим вернуться и жить своей жизнью.

— Люди важны в Слаживании.

— Вернутся не все, ты же понимаешь. Для тех, кто вырос на Граа и прочих планетах — Земля далекий забытый миф. Вернутся немногие.

— Земля уничтожена, твой друг сказал тебе правду.

Я улыбнулся.

— Допустим, — сказала Слаживающая. — Допустим. Но это нарушит все правила и постулаты. Что станет твоей платой?

— Я открою, кто твой враг.

— Думающие. Я знаю. Наши отношения уходят в темноту веков, Никита. Мы как-нибудь разберемся.

— Не только они.

— Меня не любит Контроль. Меня недолюбливает даже Сдерживание. Я знаю.

— И это не всё.

— Павловы, — сказала Слаживающая насмешливо. — Мои замечательные Павловы. Настолько отмороженные, что переносят сознание в клоны своих внуков. Они показывали тебе фальшивую семью, изображающую их для публики?

Я кивнул.

— Так вот, это как раз настоящие Павловы, среднее и младшее поколение. Наслаждаются жизнью богатых бездельников… Да, разумеется, я знаю про них, Никита. Они заметили мою ошибку, но это ничего не меняет.

— О, я говорил не о них, — сказал я.

Слаживающая задумчиво смотрела мне в глаза.

— Ты блефуешь, — сказала она наконец. — Хватит, Никита. Ты заигрался.

— И что же ты можешь сделать? — спросил я.

И обнаружил себя в хрустальной голубой мгле.

Конечно же это был не хрусталь.

Лёд.

Кажущаяся бесконечной толща льда вокруг. Откуда-то сверху шёл слабый, едва заметный свет.

Холодно.

Я был вморожен в гигантскую глыбу льда наподобие Витрувианского человека Да Винчи — голый, с раскинутыми в стороны руками и ногами.

Не шевельнуться.

И не вдохнуть.

Можно только пялиться перед собой (хорошо, что веки открыты) и медленно задыхаться.

Ах ты ж сука, Слаживающая.

Нет, спасибо, что не фотосфера звезды и не черная дыра… А почему, кстати?

Пожалуй, причина может быть лишь одна…

Я задохнулся и ожил. Мысленно грязно выругался.

Причина может быть лишь одна.

Слаживающая наблюдает. Выжидает. Смотрит, что произойдёт. Сбросить ледяную глыбу в звезду, если она убедится, что я беспомощен, для неё не проблема.

Значит, я могу выйти. Как вышел из кипящего расплава.

Я снова умер и возродился.

Задёргался, пытаясь расколоть лёд вокруг.

Ну да, да, конечно же… напугал ежа голой задницей… лёд очень твердый, даже подводные лодки не пытались его расколоть, всплывая на полюсах для своего единственного залпа, а медленно выдавливали, всплывая по сантиметру в минуту…

Так что же, Слаживающая смогла нейтрализовать меня так просто и незатейливо? Я проведу тридцать лет в ледяном плену, задыхаясь и сходя с ума? И все намёки, и догадки Думающего, все мои планы — чушь? Нельзя бороться со сверхсуществом?

Я дёрнулся снова.

Вперёд. Вперёд и вверх.

Я ведь тут сдохну, если не выйду!

Я просто сдохну, я застряну в своё вечном «вчера», я никогда не увижу Земли!

Холодная голубая стена передо мной вдруг разошлась ровной трещиной, уходящей вверх и вниз. Глубоко внизу плеснула тёмная волна. Высоко надо мной ослепительно вспыхнуло солнце.

Я жадно втянул в себя воздух. Вот удивительно, еда и вода мне практически не нужны, а без воздуха я задыхаюсь… Воздух был холодным, чистым и пах морем.

Так… хорошо бы не упасть вниз.

Наверное, я смогу выбраться под водой или по дну. Но это превратится в очень долгое путешествие.

Трещина под моими ногами расходилась всё больше, будто приглашая сдвинуть ноги и упасть в глубину. Я ударил кулаком по ледяной стене и та пошла сетью мелких трещин. Град осколков пронесся мимо меня вниз, распарывая кожу и заполняя провал ледяным крошевом. А узкая трещина вверх превратилась в пологий неровный склон.

По нему я и пополз вверх, оставляя на каждом шаге кровавые отпечатки.

Восхождение заняло четверть часа, но я даже ухитрился ни разу не сорваться и не умереть. Моя первая мысль о глыбе льда