Боялся, что не сможет остановиться и обнимет ее? А почему бы и нет? Как старший друг…

«Себе-то не ври, друг!!»

– Типография! – нервно стиснула руки Фрази. – А я была уверена, что там оружие. Хотя это ведь тоже оружие, да какое! Пока я, то есть Андзя, работала в особняке, никак не могла попасть в погреб: обе его двери были все время заперты. В тот вечер, когда вы туда проникли, я собралась сама воспользоваться ломиком и пробраться через окно. Хотя это была плохая идея: поляки сразу поняли бы, что в их тайну кто-то проник.

– Уж теперь-то они это наверняка поняли, – уныло проговорил Араго. – Впрочем, предполагалось, что я эту тайну уже никому не смогу поведать: для этого дверь и была оставлена открытой. Я просто-таки запрыгнул сам в эту ловушку, а там меня прикончили бы, конечно.

Вот странно – почему он чувствовал себя таким глупым, таким бестолковым рядом с ней? Да она девчонка, она просто девчонка по сравнению с ним – опытным мужчиной!

И, желая отомстить Фрази не то за ее прежнее высокомерие, не то за свою собственную нерешительность – ведь обнять ее хотелось неодолимо, но боялся, боялся, неведомо кого, ее или себя! – бросил:

– Кстати, угодил я в эту смертельную ловушку благодаря последней заметке Лукавого Взора. Пошел в карточный притон на улицу Малых Конюшен, там был опознан, несмотря на тщательный маскарад, – и там же мне была расчетливо подброшена, как говорят рыбаки, наживка, которую я заглотил.

Фрази прижала руки к горлу. Этот отчаянный жест вразумил Араго, только тут он сообразил, чтó несет, понял, сколь далеко завела его обида. Непонятно только, почему он обижался на нее, а не на себя. Надо было сейчас на колени перед ней падать, кулаками лупцевать себя по недогадливой башке почем зря!

– Простите, Фрази, простите, я не должен так говорить, вы ведь пытались меня остановить! Вы к Шпису обратились… значит, вы и есть мадам Р.?! – забормотал Араго, стыдясь каждого слова, чувствуя, как краска заливает его лицо. – Благодарю вас, вы мне жизнь спасли, а я…

– Свечку на помин души моего отца поставьте, а меня не за что благодарить, – сухо ответила Фрази, опуская руки. – Жаль, что мы не знаем, где находятся отпечатанные прокламации.

– В карточном притоне шла речь о каком-то слоне, где может быть устроен склад… – вспомнил Араго. – Может быть, это слон на площади Бастилии?

– Мальчишки, друзья Базиля, поддерживают студентов, которые поддерживают поляков. При этом гамены ненавидят поляков и ни за что не станут им помогать. Тибурций сунулся к слону однажды, когда преследовал Базиля, – еле живой ушел. Жаль, что Андзя выбыла из игры и больше ничего не может разузнать.

– А почему вы… то есть почему Андзя так резко порвала отношения с панами? – осторожно спросил Араго.

– Потому что ей надоело, что каждый из них считает себя вправе залезть к ней под юбку, – зло сверкнула глазами Фрази. – После того, как я… после того, как Андзя от всей души приложила уполовником парочку этих ухажеров, они сговорились взять ее скопом. На счастье, она с некоторых пор привыкла носить с собой кухонный нож. Небольшой, но острый. Троих пырнула – не до смерти, но изрядно оцарапала! Вырвалась, но понимала, что ее в покое не оставят. Жаль было, однако все же пришлось ей уйти и держаться от серого особняка подальше.

Араго посмотрел на нее восхищенно, но не смог удержаться от смеха:

– Теперь я понял, почему Тибурций то и дело называл Андзю «бандита»! Понимаю: ему досталось от нее в первую очередь, да?

Ответная улыбка была искренней, живой и счастливой… ну точно такой, какой она была у шестилетней Фрази, которая сидела на седле у Ивана Державина и смотрела на него с восторгом!

Впрочем, в следующий миг эта улыбка исчезла, и Фрази равнодушно проговорила:

– Впрочем, хоть Андзя выбыла из игры, однако небезызвестная вам Агнес пользуется доверием графини и часто бывает в особняке. Вы должны любым способом заставить ее узнать, где находятся другие типографии, а также где хранится оружие.

От радости Араго и следа не осталось.

«Любым способом…»

Зря он радовался, что Фрази – это не мадам Ревиаль. Они очень похожи, и не только именем.

Интересно, Фрази нарочно подбирает такие слова, чтобы ранить Араго побольней, или в самом деле равнодушна к нему настолько, что бесстыдно толкает его в объятия Агнес?

Это легко проверить.

– Жаль, что Агнес настолько глупа, что вряд ли выполнит эту задачу, – проговорил с нарочито тяжким вздохом. – Конечно, я бы с большим удовольствием устроил допрос прекрасной Стефании, но…

– Но вы опоздали, – усмехнулась Фрази столь холодно, что Араго разочарованно вздохнул: да, он для нее не существует – разве только как средство борьбы с происками поляков! – Вам надо было действовать проворней. Сначала Ролло перебежал вам дорогу, а теперь вернулся законный супруг графини. И стоит только Каньскому увидеть вас, как вы погибли.

– Кстати, почему вы уверены, что это именно тот самый Каньский, который был моим другом, потом стал врагом, а потом поставил целью прикончить меня? – с досадой спросил Араго. – Я был убежден, что Юлиуш Каньский убит! И Ругожицкий, когда мы в марте четырнадцатого года прощались в Париже, тоже не сомневался в этом. Он рассказал мне только о гибели Тибо и об отъезде вашей семьи неизвестно куда…

– Не вы один – все думали, что Каньский убит, – вздохнула Фрази. – Но он оказался только ранен. Без сознания лежал у забора, пока охранники ждали телегу, чтобы увезти труп. Но у него были сообщники, которые наблюдали за случившимся. Думаю, один из них потом и убил Тибо, который решил переночевать в погребе… А когда вас увезли в госпиталь и все разошлись, сообщники поляка дождались, пока телега, полная мертвецов, не выехала к кладбищу Пер-Лашез, где хоронили в одной могиле и павших при взятии Парижа, и павших при его обороне, и вообще всех, кто погиб в эти дни, – и как-то утащили полуживого Каньского. Его спрятали в потайном месте, выходили и отправили в Польшу. Об этом я узнала в тот же день, когда приходила к Шпису. Собственно, поэтому я к нему и пошла.

– Но как вы узнали об этом? И как поняли, что это тот самый Каньский? Ведь вас, то есть Андзю, уже не впустили бы в особняк! – воскликнул Араго.

– Конечно, Андзя утратила право появляться в сером особняке, однако никто не запрещал ей гулять по улицам и встречаться с разными людьми, – лукаво улыбнулась Фрази. – И вот два дня назад она подстерегла мадам Ревиаль. А надо вам сказать, что мадам Ревиаль терпеть не может свою кузину Стефанию и всегда рада о ней посплетничать.

«Да уж, Стефка не стесняется чистить карманы польских патриотов!..» – вспомнил Араго язвительную реплику облаченной в розовые шелка Фружи Ревиаль – и понимающе ухмыльнулся.

– И вообще она любит поболтать, – продолжала Фрази. – В сером особняке ее не принимали всерьез, вот она и обрадовалась возможности почесать язык, хотя бы с какой-то служанкой. Я спросила, как поживает графиня. Мадам Ревиаль ответила, что Стефания встревожена, ибо завтра в Париж приезжает ее супруг. Тут Андзя скорчила самую недоверчивую физиономию и запальчиво возразила: «Мне кажется, вы ошибаетешь, мадам Ревиаль, ведь графиня не раз уверяла, что она вдова!» Мадам Ревиаль в ответ расхохоталась: «Мало ли что говорила и в чем кого уверяла Стефания! Она действовала в интересах дела. Скольких глупцов она поймала на этот крючок и получила от них все, что хотела, – получила как в постели, так и в интересах великой эмиграции! К тому же ей безмерно идет черный цвет, а кто может носить этот цвет постоянно, как не вдова? Но теперь игры кончились: супруг Стефании очень серьезный господин, так что она вынуждена перестать охотиться за разными журналистами!»