Поднявшись с постели, бледная, похудевшая, угрюмая, Фрази сначала не знала, чем себя занять, забивалась по углам и плакала, однако тут Амели пришла на помощь. Она никогда не была любительницей рукоделия, а после той злосчастной предрождественской истории и вовсе испытывала отвращение к ниткам, иглам, пяльцам, спицам и клубкам шерсти. Однако надо же было чем-то занять себя! Судя по парижским журналам, в моду входили умные дамы, с которыми мужья могли поговорить о книгах, о модных спектаклях, даже о политических событиях. Однако, прежде чем говорить о книгах, их надо было прочитать! Что могла поделать Амели, у которой глаза слипались при одном взгляде на печатную страницу?! Вид книжных полок гордости мьсе Рёгара, огромной библиотеки, вновь и вновь пополняемой книгами и журналами, наводил на нее ужасную тоску. Конечно, ей хотелось произвести впечатление на мужа и приятельниц, хотелось, чтобы рядом с ее любимым креслом лежала какая-нибудь модная книжка, желательно «Атала» или «Рене» Шатобриана, о которых столько говорят, а из них торчали бы закладки, свидетельствуя, что книга внимательно читается. Но как, но как не уснуть над Шатобрианом или кем-то там еще, если буквы уже через пять минут сплетаются перед глазами в неразличимый узор, веки опускаются и голова падает на грудь?! Может быть, дело пойдет лучше, если Амели будет читать не сама, а слушать, как ей читают? Лектрисами[154] обзавелись многие из ее подруг: по слухам, это было очень модно в столице! Отчего бы и Амели не завести себе лектрису? Фрази вполне сгодится для этого, у нее такой приятный голосок… И платить ей не придется: девчонка ведь живет у Рёгаров из милости! А главное, лектриса стоит на той же ступени, что гувернантка, ну немногим повыше, чем горничная. Мсье Рёгар вряд ли захочет, чтобы его сын связал судьбу со служанкой. Да и намерения Шарля, конечно, со временем изменятся…

Франсуа Рёгар одобрил выбор будущей лектрисы, однако забраковал выбор книг. Ну куда девочке, которой нет еще десяти, читать вслух любовные романы?! Лучше, право, начать с Вольтера! Или вообще с научных трудов. Или если уж мадам Рёгар так хочется читать Шатобриана, то лучше выбрать его «Мучеников» – нравственную, религиозную книгу!

Фрази было все равно, что читать, лишь бы отвлечься от тоски, Амели было все равно, что слушать, лишь бы отвлечься от скуки, так что вскоре мадам Рёгар и ее маленькая лектриса вполне поладили. Муж и сын, которые поначалу строго курировали план чтения, вскоре к этому остыли: у них были свои дела, – и со временем выбор книг был полностью доверен Фрази. Поэтому на ее пюпитре причудливым образом «Сказки матушки Гусыни» чередовались с пьесами Мольера, «Жиль Блаз» Лесажа – с Энциклопедией, «Удачливый крестьянин, или Мемуары г-на М.» Мариво – с пьесами Бомарше, «Оберман» Этьена Пивера де Сенанкура – с «Коринной, или Италией» Жермены де Сталь. Газеты, выходившие в Нанси, перемежались разнообразной парижской прессой.

После двухчасового чтения язык Фрази начинал заплетаться, Амели задремывала, и юная лектриса могла немного размяться. Ей хотелось бегать, двигаться, но стоило пробежать или хотя бы быстро пройтись по комнатам, скрип отдавался на весь дом и мешал мадам Рёгар отдыхать. Садик при доме был невелик и убог. Фрази начала бледнеть от недостатка свежего воздуха, выглядела унылой, да еще и тоска по матери не переставала ее снедать… Шарль, который не стесняясь заявлял, что его невеста должна быть красавицей, начал учить девочку верховой езде и стрельбе. Сам он был прекрасным наездником и стрелял великолепно. Вскоре Фрази стала чувствовать себя лучше, окрепла и если и не всегда нагоняла его верхом, то всегда попадала в цель на занятиях в тире. Ну да, Шарль уступал ей в искусстве стрельбы!

– У мадемуазель редкий талант! – восхищался хозяин тира. – Кажется, она родилась с пистолетами в обеих руках! Неважно, стреляет она правой или левой, неважно, для какой руки берет пистолет[155]: умудряется не промахнуться даже из не пристрелянных. Берегитесь ссориться с ней, мсье Шарль, как бы не вышло беды!

Шарль смехом поддерживал шутку, немножко завидуя Фрази, но все чаще радовался, что эта девочка, которая с каждым днем становилась все красивей и привлекательней, когда-нибудь станет его женой. Правда, ей не хватало образования, но в те времена женскому образованию вообще уделялось мало внимания, а что касается начитанности, Фрази уже прочла куда больше книг, чем взрослые подруги ее патронессы. И если в одно ухо Амели прочитанное влетало, а в другое вылетало, то у Фрази была великолепная память, она не забывала ничего из прочитанного и писала без ошибок.

Случилось так, что Амели, которая обожала сказки, прослышала, будто два немца по фамилии Гримм еще в 1812 году выпустили книгу сказочных историй. К сожалению, она не переведена на французский… Мадам Рёгар взбрело в голову учить немецкий, но как-то так вышло, что языком в основном занималась Фрази, и учитель был доволен младшей ученицей куда больше, чем старшей. То же вышло и с английским языком, которым усердно занимался Шарль и к которому ходил учитель: Фрази начала позже, но занималась усердней. Стах, который сделался камердинером Шарля, учил его польскому. Фрази училась тоже – в основном потому, что этот язык, пусть отдаленно, напоминал ей русский. И этот язык давался ей легко, Шарль даже завидовал, а Стах хвалил – сквозь зубы, как бы через силу.

Фрази и вообще-то было не по себе в его присутствии, а от похвал становилось еще хуже. Стах тоже мог бы считаться красавцем, хотя и совсем иначе выглядел, чем Шарль. Тот был стройный, изящный брюнет с яркими серыми глазами, а Стах – широкоплечий, статный, черноглазый, с соломенными волосами. Молоденькие служанки из соседних домов заглядывались на него, однако прислуга постарше Стаха недолюбливала. Ходили слухи, будто он нехорошо вел себя с молоденькими горничными: например, Клодетт, служившая некогда у семьи Бовуар, будто бы уехала в деревню после того, как Стах кое-чего добился от нее, но отказался жениться.

Клодетт в самом деле уехала неожиданно, сразу после смерти Жюстины, слова никому не сказав, никого не предупредив об увольнении. Впрочем, кому было говорить, кого предупреждать? И Филипп, и Фрази были в то время не в себе. Филипп таким и остался… Раз в неделю мсье Рёгар или Шарль возили Фрази в картезианский монастырь в Ар-сюр-Мёрт, чтобы навестить исхудавшего, мрачного, заросшего бородой человека, который то сидел в своей келье, то под присмотром монахов бродил по саду, иногда срывая какие-то травинки и пристально их рассматривая и обнюхивая. Некоторые отбрасывал, некоторые относил к себе в келью. Никого он не узнавал, никого не слушал, никому не отвечал; ел, только если заставляли, иногда улыбался, шепча: «Жюстина…», иногда лицо его искажалось злобой, когда рычал: «Diminr-r-ri!»

Что значит это слово, никто не знал. Оно напоминало мужское имя Димитри́, однако ни одного человека, носившего это устаревшее, полузабытое, почти не употреблявшееся во Франции имя, никто не мог вспомнить. Оно являлось откуда-то из прошлого, похороненного в безднах памяти несчастного Филиппа Бовуара: внезапно являлось и внезапно исчезало.