– Выкурим польских ос из их поганого гнезда! – воодушевленно хлопнул в ладоши Базиль, однако Фрази сердито хлопнула в ладоши:

– Угомонись, Базиль! А вы, мсье Араго, разве не понимаете, что жизнью рискуете?! Неужели вы не оставили бы засаду в погребе, окажись на их месте? Они отнюдь не считают вас глупцом. Уверены, что вы поняли: в погребе скрыта их типография. Если они вас захватят, то покажут Каньскому. Тогда и вам, и Державину придет конец…

– Кому? – подал голос Базиль. – Это кто такой – Дер… дер-жандр-ин? Какой еще последний пекарь?!

Фрази и Араго переглянулись, улыбнулись друг другу – и сразу отвели друг от друга глаза.

Да, очарование мгновения рассеялось! В том числе и того, которое объединяло их все эти минувшие годы.

– Это… один человек, – медленно проговорила Фрази. – Я тебе потом расскажу, Базиль. А сейчас иди, я спущусь следом.

– К этому паршивцу Габриэлю поедем? – ухмыльнулся Базиль, заговорщически подмигнув.

– Не такой уж он паршивец, – буркнула Фрази. – Иди, что-то ты разболтался!

– Прощевайте, мсье! – шутливо отсалютовал Базиль. – До новых встреч! Берегите кабош![153]

И вразвалочку, насмешливо присвистывая, вывалился за дверь.

– А вы, мсье Араго, ложитесь-ка отдыхать, – холодно приказала Фрази, не глядя на Араго и пряча волосы под своей нелепой шляпой. – Видите за ширмой альков? Там стоит кровать. Вы отлично переночуете на ней. А за той дверью, – она указала кивком, – найдете гардеробную. Утром я вернусь, и мы решим, что делать дальше.

– Что за глупости! – возмутился Араго. – Зачем мне оставаться здесь? Я понимаю, что на улицу Ришелье лучше пока не возвращаться, но я вполне могу провести ночь и в редакции. Пройду по лестнице для слуг, мадам Нюнюш следит только за парадной, она и знать не будет, что я там, свет зажигать не буду…

– Думаю, понапрасну прождав около вашего дома, они вполне могут сунуться в редакцию, – сказала Фрази, поглубже натянув шляпу. – А здесь вас никто искать не будет. Спокойной ночи, закройтесь изнутри.

И вышла, не бросив даже взгляда на прощание.

«Габриэль?! Что еще за паршивец Габриэль?!» – возмущенно подумал Араго, опустив дверную щеколду.

Ответа не было, и дать его было некому.

Прежняя задушевная дружба между Жюстиной и Амели так и не воскресла, однако они очень старались, чтобы их мужья даже не заподозрили, какая черная кошка пробежала между дамами. Ну что же, если женщина хочет успокоить мужчину милой ложью, она всегда сумеет это сделать. Первое время Жюстина побаивалась, что Амели выболтает мужу опасную тайну, однако этого так и не произошло. А потом… потом случилось страшное: умерла Жюстина.

Это случилось после одного из кратких и вынужденных визитов к Амели. Накануне Рождества кружок рукодельниц собирался поочередно у кого-нибудь в гостиной, и дамы вместе, чтобы не скучать, готовились к благотворительному базару: вязали, шили, вышивали – старались кто во что горазд. Жюстина была прекрасной вышивальщицей, ее носовые платочки на всех базарах шли нарасхват! Фрази обычно сопровождала мать, но в тот вечер оставалась дома: простудилась, приболела, лежала в постели. Однако вдруг ужасное беспокойство охватило ее. Девочка вскочила с кровати и, кутаясь в шаль, ринулась к двери. Филипп Бовуар, читавший в своем кабинете, вышел, услышав шум в прихожей.

– Что случилось? – изумленно воскликнул он, увидев полуодетую падчерицу, которая пыталась поднять щеколду на входной двери.

– С мамочкой беда… – с трудом выговорила Фрази. – Я чувствую. Я боюсь…

Увидев ее помертвевшее лицо, Филипп дал волю тревоге, которая исподволь мучила его весь вечер. Бросил взгляд на часы. Он должен был прийти к Рёгарам, чтобы встретить Жюстину в восемь, а сейчас было еще семь тридцать, однако он не выдержал: схватился за накидку и шляпу, рывком вскинул щеколду.

Фрази порывалась идти с ним. Филипп позвал горничную, чтобы та уложила девочку, но Клодетт не появилась. Приказав Фрази отправиться в постель, Филипп выбежал из дому. Накануне прошел дождь, а сейчас подморозило, стало скользко, ноги разъезжались на каменной мостовой и тротуаре, Филипп шел еле-еле, стараясь не упасть, и тот путь, который обычно занимал у него пять минут, он преодолевал четверть часа.

Едва повернув на улицу Гизов, он увидел толпу около дома, в котором жили Рёгары и где в тот вечер собирались дамы-благотворительницы. Слышались женские рыдания, растерянные голоса мужчин. Снедаемый ужасным предчувствием, Филипп бросился бежать, упал, вскочил, не чувствуя боли, кинулся вперед и увидел… увидел Жюстину, которая лежала у подножия лестницы, головой на ступеньке, похолодевшая, неподвижная.

Мертвая.

– Почему ты меня не дождалась?! Почему ушла раньше?! – закричал Филипп… и мир закрылся для него черной пеленой.

– Я должен узнать, почему она не дождалась меня, – услышали собравшиеся его озабоченный голос. – Я буду всех спрашивать и узнаю это, – бормотал он, уходя куда-то прочь, не замечая полуодетой Фрази, которая прибежала вслед за ним, а увидев мертвую мать, рухнула без чувств на мостовую.

Филиппа окликали, звали, однако он словно не слышал ничего. Его пытались остановить, однако он вырывался из державших его рук. Он ходил по городу не останавливаясь и спрашивал у всех встречных, не знает ли кто-нибудь, почему Жюстина ушла от Рёгаров раньше времени. И где она теперь? Где ждет мужа?

Несколько дней Филипп бродил по улицам и никто не решался задержать его. Наконец, когда несчастный свалился без памяти от усталости и горя, его удалось отнести домой, но, немного отоспавшись, он сбежал оттуда и вновь отправился на свои бесцельные поиски. Он не мог оставаться в доме, где не было Жюстины!

В конце концов Филиппа Бовуара поместили в городскую лечебницу для умалишенных, которая находилась в правом крыле картезианского монастыря в местечке Ар-сюр-Мёрт, на реке Мёрт, в шести милях от Нанси. Впрочем, монахи ухаживали не только за безумными, но и за всеми больными, у которых не было денег на лечение.

По главной лестнице, на ступеньках которой погибла Жюстина, в доме Рёгаров, не ходили. Предпочитали боковую, которая вела в дом через сад. Фрази заметила это только через полгода, когда выздоровела (узнав о смерти матери, чуть ли не месяц пролежала в жару, потом с трудом приходила в себя). Забегая вперед, можно сказать, что парадный вход останется запертым на много лет, и каждую новую прислугу предупреждали, чтобы не смела даже шагнуть на те ступеньки.

Погребение Жюстины в семейном склепе Бовуаров на кладбище Нанси прошли без Фрази и без ее отчима. Мсье Рёгар показал себя настоящим другом: позаботился о том, чтобы дом Бовуаров заколотили, а Фрази поселил у себя. В отличие от жены, он никогда не собирался нарушать уговор со старинным другом и по-прежнему намеревался повенчать Шарля и Фрази – возможно, даже раньше, чем девочке исполнится шестнадцать. Амели стала его женой в четырнадцать лет, и он никогда не жалел о том, что был ей чем-то средним между отцом и мужем. Он считал, что разница между супругами должна быть не меньше пятнадцати лет, а лучше – больше, и если бы Фрази не была дочерью дорогого Филиппа, перед которым он считал себя в долгу, он бы подыскал для сына невесту еще младше!