– Вы типа вечные, типа парные, да? А ты такой, – Ури все это только всласть. Он поднимает правую руку и заводит свой кукольный театр чревовещателя: – Я хочу пожить подольше, Чоннэ, я хочу и точка, а ты как хочешь, мне пофиг. Да, да, по-фи-г на то, что я, по сути, тебя предаю и вообще ни черта не думаю, каково будет тебе. Я хочу качественно не сдохнуть, понимаешь? А ты единственный, кто ставит это желание на кон, и, так как по моим меркам вероятность проигрыша слишком велика, иди-ка ты лесом. Подумаешь, ты меня любишь. Перелюбишь. Зато я поживу подольше. А потом, когда все-таки сдохну, попрошу у тебя прощения. Ну, как остальные. За земные издержки, все дела. А ты меня простишь, и все будет миленько.

Уверен, мы привлекаем достаточно внимания.

И еще кажется, я способен видеть Ури со стороны. Смотрю и знаю, что там, за ним, прячется еще один кто-то, и этот кто-то сильно влюблен и только сейчас каким-то громадным букетом открытий понимает, что тоже по-своему эгоист.

– И в этом контексте я подумал вот о чем, – подбородок падает на сложенную в кулак ладонь, прекращая постановку. – Прикол, он такой же радикальный, как ты? Ну, знаешь, ему ваши узы тоже будут без надобности, если ради целостной жизни здесь твой дух откажется принять его? – Сквозь окна король смотрит на тебя так, как глядят на невезучих, которым еще невдомек, как сильно им не повезло. И меня злит этот снисходительно сочувствующий взгляд. На тебя нельзя так смотреть. – Тебе не приходило в голову? Что он тебя потом за это не простит?

Полное осознание всегда приходит после того, как король уходит. Не сейчас. Но и того, что я могу ощутить внутри своего времени, предостаточно.

Эрих Фромм писал, что эгоизм – симптом недостатка любви к себе. Говорил: кто себя не любит, вечно тревожится за себя. Ежели оно действительно так, тогда чего мне удивляться? Эгоистичный маленький эльф не хочет страдать. Тянет и толкает. Сшивает себя из противоречий.

А его запасной игрок разрывает линию нашего общего взгляда. Резко, неожиданно, грубо. Его зовут, протягивают пакет, оставляя меня внутри самого себя с выключенным радио и шипучим роем откровений. Пицца в треугольных раздельных коробках. Они теплые. И пахнет тоже здорово, и я пробую, и пробую, и пробую отвлечься.

– Что красил-то? – Улыбается девушка в круглых модных очках за прилавком открытой палатки.

Король отвечает «радугу» и подмигивает, бросая в пакет бутылку колы и сигареты с зажигалкой.

– Хочу на пляж, – заявляет он сразу же, едва подходит к похитителю.

– Там сейчас холодно.

– Тогда купи мне пуховик, Рокфеллер. – И бросает в тебя бумажник, ловишь у самой груди. – Тебе хватит, я посчитал.

– Я не сомневался, – впервые за это время позволяешь себе легкую тень улыбки.

– Ты такой самодовольный, в курсах?

– По сравнению с тобой мой уровень самодовольства минус первый.

– От это номер! – Ури упирается кулаками в бока и встает в позу. Шуршит зажатый между пальцами пакет. – А не слинять ли мне от тебя со всех ног, чтобы с тебя потом все спрашивали?

– Ты же голодный, – продолжаешь облокачиваться на зажатый между ног шлем.

– Пакеты у меня.

– Если захочешь слинять, придется бежать. Если побежишь, пакет будет мешаться. Придется сбросить. Ничего нового купить не получится: ты только что вернул мне бумажник.

– Да не придется мне сбрасывать пакет, – парирует Ури, и мне внутри ясно, что он готовится к длительным пререканиям. – Я с ним смогу бежать.

– Ну, так беги. – Ты склоняешь голову, и кудри слетаются на одну сторону плавным каскадом. – Я не просто так взял мотоцикл.

– И что тебе это дает? Вылетишь передо мной, как Том Круз, и собьешь нахрен? Опасные виражи тут не годятся.

– Я не умею, как Том Круз.

– Ну вот. – Король, конечно, показательно возводит очи горе. – Сплошное разочарование.

– Просто поеду за тобой, пока ты не остановишься. Как Чон Чоннэ. Пойдет?

Ури тоже знает, что ты упрямый. Но, как мне кажется, всегда полагает, будто это я такой слабохарактерный, что не способен тебя переговорить.

– А если я не буду останавливаться?

– А как же поесть? – ты взглядом указываешь на пакет.

– Допустим, – король прикрывает один глаз, наверное, выглядя очень забавно в этой натуральной попытке придумать, как контратаковать твои реплики. Забавно и смешно, раз уж ты не можешь скрыть легкую улыбку, – я перехочу есть, пока буду бежать.

– Допустим. Но потом ты точно захочешь пить.

– В пакете есть кола, – Ури приподнимает для наглядности.

– Но, если ты перехочешь есть, пока бежишь, ты сбросишь пакеты. Значит, останешься без воды.

Я чувствую, как его величество притормаживает. Мысленно. Склоняет голову, как и ты.

– Не буду я сбрасывать пакеты. – Присматривается получше, что ты за человек такой, что за зверь, что за фрукт. Что за оппонент. – Я же захочу есть в будущем.

– Значит, в перспективе когда-нибудь все-таки остановишься.

– Надеюсь, к тому времени у тебя закончится бензин.

Вокруг машины. Пришел автобус, и люди стучат подошвами, и отдается эхом механическое «проезд оплачен», и где-то кто-то с усилием жмет по тормозам, стирая резину об асфальт. Вокруг мир. Ветер путается в складках полиэтилена, холодит шею и лохматит твои волосы. Вокруг целая Вселенная, а я только и делаю, что слежу за твоими губами. За тем, как выпрямляешься и спокойно качаешь головой.

– Это вряд ли, – ты говоришь, кратко оборачиваясь на источник визгливых шин. – Но даже если он закончится, я просто побегу так же, как ты. И учитывая, что у тебя уже почти не будет сил, а у меня – полным-полно, я догоню в любом случае. – Взгляд у тебя и выражение лица ничем не обеспокоены. Простые и убежденные. – И, если ты не собираешься сбрасывать пакет, когда я тебя нагоню, мы оба жутко устанем и будем хотеть пить и есть. Одним словом, все закончится тем же, чем должно сейчас продолжиться. Так что предлагаю пропустить утомительную середину и сразу приступить к концовке.

Его королевское величество теперь хотя бы не будет упрекать меня в том, что я не умею держать позиции.

– Ебать ты дипломированный переговорщик, – срывается с губ сразу же в искреннем поражении.

Если бы Ури не был импульсивен, скорее всего, он утаил бы свое изумление за маской безразличия. Но, к счастью, он прямолинеен и не зациклен на том, чтобы всегда и везде оставлять за собой последнее слово.

– Мы идем на пляж. – Менее своевольным это, конечно, его не делает. – Это пятнадцать минут отсюда. Паркуй