Главное, что счастливый. А счастье, как известно, первая персона грата в длинном списке людской жизни. Король делает заказ, а кассир удивленно таращится на его ладони в засохшем хаосе цветов. Интересно, что он думает? Вот я бы захотел посмотреть, остаются ли следы на вещах, к которым эти руки прикасаются. Мне было бы жутко любопытно.

А Ури – вряд ли. Он делает заказ и отходит к окнам. Они самую малость зеркальны. В них натыкаешься на самого себя. Открытый банданой лоб и пятно краски на подбородке – самое первое, что бросается в глаза. Потом уже мятый верх комбинезона, перевязанный рукавами на поясе. И ворот серой футболки под утепленной джинсовой курткой. Третье замечание: это то, что она крупная. Прямо громоздкая – увеличивает плечи вместо королевской меховой накидки.

Помнишь, я говорил, что любовь – это зеркало? Глупо, но важно: себя я вижу нечетко, еще хуже могу разглядеть короля. Но ты. Ты там – недалеко от остановки – совсем близко и чрезвычайно далеко. Сквозь рекламные наклейки на этих почти панорамных окнах я вижу тебя в деталях. Вижу идеально. Как если бы присмотрелся к самому себе и сквозь нечеткий собственный облик вдруг наткнулся на твой.

Ты смотришь в нашу сторону, но не видишь, а у меня не получается что-либо прочесть по твоему лицу. А что я вообще могу? Только считать кудри и следить за рукой, которой ты убираешь их за ухо, пока другой опираешься на шлем. Еще я могу срисовывать детали. Одну за другой. По цветам, характеристикам, материалам. Например, высокие кеды к синим джинсам. Мотоциклетные перчатки. Крупный ремень, короткий свитер цвета темного винограда. И черная толстовка на молнии.

Как ты сказал? Личная охрана эльфийского принца? Не так. Ты, Чоннэ, теперь похититель королей.

– Если хочешь знать, я считаю его наглой и хитрой мордой, – говорит один заложник. – Я бы ему это его самодовольство обернул ебаной катастрофой, – и вращает бумажник между двумя пальцами, щурится, взглядом царапает тебя на расстоянии. – Помародерствовал от души, проучил бы, чтоб он потом от проблем не мог отделаться. А то посмотри на него, – Ури качает головой. Вцепился глазами и не замечает, как женщина забирает свой заказ, пытается понять, с кем мы говорим, и тоже бросает взгляд на наши руки. – Считает, это так просто – увезти парня с психическим расстройством и думать, что ничего плохого не случится. Дураку повезло, что ты его любишь, а то я бы уже смотался только так. – Король кладет локти на высокую стойку вдоль окон. Опускает на них подбородок и усмехается: – Чертов мандарин – любимчик судьбы, не иначе.

Вдалеке ты принимаешь от кого-то звонок. Я всю сознательную жизнь старался избегать чужих губ, но по твоим хотел бы уметь читать. Тогда бы знал, с кем ты говоришь и о чем. Назначаешь встречи? Друзья зовут тебя к себе? Родители интересуются, как дела? Какая-нибудь очередная Стелла пытается с тобой флиртовать? Сколько Стелл было и есть в твоей жизни? Сколько их вообще будет?

Помнишь, ты спросил, считаю ли я тебя красивым? Так вот я считаю тебя довольным. Собой. Знающим свои плюсы, понимающим все достоинства. А когда себя уважаешь, все будут. Я далеко не исключение. Мне хватает ума понимать, что ты воплощение не только моей мечты. Много кто хочет и будет хотеть тебя себе. И дело, конечно, не во внешности. Но если ты так хочешь знать, что я о ней думаю, мне придется прибегнуть к хромому циничному сравнению:

ты – все равно что крупное наследство для бедняка, живущего на улице.

Глупо проводить такие параллели, но я действительно не знаю, что отвечать, когда меня спрашивают про внешность. Могу говорить только про человека в общем. Ведь если он, скажем, божественно привлекателен, а говорит чушь, поступает плохо и отличается неблагородством, я никогда не скажу, что он красивый. Даже если он хорош, внешность все равно поменяется. Раз – и жуткое зрелище плохо сваренного зелья не дозревшей души. По крайней мере, для меня все работает именно так.

А ты. Конечно, ты красивый. Только я никогда не могу понять, где в тебе красота исключительно внешняя, а где начинается внутренняя. Вся прелесть в беспорядочном водовороте, в том, что все вперемешку, как удачно вступившие в реакцию химические элементы, как дождь и солнце, белые ночи или кофе с молоком. Понимаешь?

Дождь прекрасен отдельно от солнца. Солнце – отдельно от дождя. День и ночь хороши на равных. Кофе – напиток и без молока, а молоко – без кофе. С тобой у меня так же. Отделяй от тебя внешнее, выноси за скобки внутреннее, все одно. Все твое. Особенное. Чудесное. Любимое.

– А ты никогда не думал о том, что, отвергая его, ты делаешь то же самое, что обычно практикуют все эти людишки?

Вопрос Ури слегка тонет в ткани джинсовки. Задевает материю теплым дыханием. Задевает меня. Холодным укором.

– Ну, – король небрежно пожимает плечами, – я имею в виду, что они жертвуют узами в пользу качества жизни и шкалы счастья. Разве сейчас ты делаешь не то же самое? – Кто-то заходит в помещение, звучит где-то за спиной, дышит позади, а меня затягивает в нарастающий ритм болезненных откровений. – Типа, без этого парня, – Ури кивком указывает в нужном направлении: будто хоть кто-то из нас отводил взгляд, – у тебя больше шансов никогда не чувствовать сомнений, опасений… ну, чего еще ты там боишься почувствовать? Разбитое сердце? Я к тому, что… вот ты прав, и эта букашка серьезно твоя пара. Тогда получается, – король выпрямляется, опираясь о стойку смирно сложенными руками, – что ты, по сути, отвергаешь его, чтобы сохранить себе жизнь. М-м? – Я все чувствую. И плечи, и локти, и босые ступни. И то, что люди зовут разоблачением. – Ну… если подумать, тоже пренебрегаешь узами, чтобы сохранить качество.

Ури терпеть не может жалость. И меня, конечно, жалеть не станет. Его черты – прямолинейность и шумная экспрессия. Мои – вдумчивость и тихая сдержанность. В первом случае нет времени на фильтры, рациональность и переговоры. Во втором – его громадное количество. Чем больше часов на самодисциплину, тем больше шансов скрыть что-то даже от самого себя. Недодумать. Недоанализировать. Не довести до статуса признанного факта. Со мной, как видно, случилось то же самое.

Слишком «мудр», чтобы уличить себя в недальновидности. Слишком «эльф», чтобы признать, что имею людские привычки. Какой стыд. Какая плохая игра. Я бы выбыл, наверное, без запасного игрока. Как другие