Сейчас, когда Юйтань вдруг заговорила о своей семье, я смогла узнать, что они не только занимали низкое положение, но и были очень бедны. В современном ли мире или в мире прошлого слово «бедность» было неприменимо к моей жизни. Не в силах подобрать слова утешения, я продолжала молча идти рядом с ней.

Догадавшись по выражению лица о ходе моих мыслей, Юйтань натянуто улыбнулась:

– Сегодня у сестрицы день рождения, а я говорю о всякой чепухе. Как невежливо с моей стороны.

– Я думаю, что то, что мы говорим об этом, напротив, показывает, что мы очень близки, – улыбнулась я, глядя на девушку. – Если хочешь, считай меня своей настоящей сестрой.

С этими словами я тихонько вздохнула, думая: да, для тебя почти невозможно встретиться с семьей, но в будущем, покинув дворец, ты всегда сможешь увидеть их. А вот я, боюсь, больше никогда ее не увижу.

– Я тоже скучаю по своим родителям.

– Каждый, кто попал во дворец, нечасто видится с родителями, братьями и сестрами, – вздохнула Юйтань и бросила на меня взгляд. – Я скажу искренне, не боясь гнева сестрицы: ты намного лучше нас. Господин восьмой бэйлэ – твой зять, и все принцы хорошо к тебе относятся, даже помнят о твоем дне рождения. – Она едва слышно вздохнула и продолжила: – Здесь, во дворце, кругом одни хозяева. Разве кто-то вспомнит о дне рождения служанки?

Я молча слушала ее.

Мы подошли к берегу пруда и загляделись на отражение луны в воде. Подняв голову, я посмотрела на висящий в небе месяц и сказала:

– Мы и наши родители ходим под одной луной.

Сказав это, я спросила себя: могут ли мои родители видеть ту же луну, что и я?

Юйтань тоже подняла голову, вместе со мной глядя на луну. Через какое-то время она произнесла:

– Сестрица, я бы хотела поклониться луне так, будто кланяюсь родителям.

Я кивнула, и мы обе, опустившись на колени, трижды поклонились луне. Пока мы кланялись, сзади вдруг послышался шорох. Обернувшись, мы увидели Ли Дэцюаня с рогатым фонариком[68] в руках. Следом за ним шел сам император Канси.

У нас с Юйтань душа ушла в пятки. Мы поспешно отошли немного в сторону и рухнули на колени. Подойдя ближе, Его Величество опустил голову, разглядывая нас, и мягко произнес:

– Поднимитесь. Мы хотели покоя и потому не посылали никого расчистить дорогу. Неудивительно, что вы испугались нашего появления.

Лишь тогда мы с Юйтань, коснувшись лбом земли, поднялись на ноги.

– Кому вы только что кланялись? – поинтересовался император Канси.

– Ваши покорные служанки вспомнили своих родителей, – торопливо пояснила я. – Подумав о том, что мы с ними смотрим на одну и ту же луну, мы решили поклониться ей так, будто кланяемся отцу с матерью.

Выслушав меня, император поднял глаза и долго глядел на луну, не произнося ни слова. Я вздохнула про себя, подумав: знала же, что если отвечу так, то после моих слов у Его Величества обязательно станет тяжело на душе, но могла ответить лишь правдиво – я просто не успела бы придумать хорошее объяснение; а еще рядом была Юйтань, и даже придумай я что-то, все равно не смогла бы пойти на такое злодеяние, как обман императора.

Некоторое время Его Величество молча глядел на луну, а затем скомандовал Ли Дэцюаню идти, как и прежде, с фонарем вперед и пошел следом, заложив руки за спину.

Мы с Юйтань сидели на коленях до тех пор, пока император Канси не скрылся вдалеке. После этого мы обе поднялись с земли и отправились домой. По пути я не удержалась и разок оглянулась, но свет фонаря уже было не разглядеть. Какой-нибудь обыкновенный старик, подумала я, мог бы прогуливаться в компании своих сыновей или внуков, а этот, могущественный правитель, гулял с евнухом. Императорский трон, словно шпилька владычицы Ванму, разделил Канси и его двадцать с лишним сыновей так же, как Небесная река – Нюлана и Чжинюй[69].

Вернувшись в свою комнату, я достала шкатулку для драгоценностей и стала рыться в ней. Некоторые украшения были преподнесены Жоси генералом Малтай как приданое, некоторые – подарены сестрой за эти годы; в любом случае все они были самого лучшего качества. Перерыв шкатулку сверху донизу, я выбрала нефритовую шпильку, украшенную резьбой, и пару подходящих к ней серег. Хорошенько завернув их, я отправилась в комнату Юйтань.

Юйтань, переодевавшаяся ко сну, стояла с распущенными волосами. Улыбаясь, я протянула ей сверток и сказала:

– Прости меня, сестрица, за то, что так поздно дарю тебе подарок.

Она выставила ладонь и принялась учтиво отказываться.

– Ты же уже назвала меня сестрой, – произнесла я с каменным лицом. – Как ты можешь не принять мой подарок?

Выслушав меня, Юйтань смущенно взяла сверток и, не разворачивая его, посетовала:

– У тебя, сестрица, день рождения, а я ничего не подарила.

– Я не умею вышивать, – с улыбкой ответила я. – Завтра я нарисую несколько картинок с разными узорами, и ты вышьешь для меня несколько носовых платков, хорошо? Я очень этого хочу.

Юйтань ответила, что согласна.

Улыбаясь, я направилась к двери. Юйтань проводила меня до порога и вознамерилась провожать меня и дальше, но я, смеясь, остановила ее:

– Наши двери совсем рядом. Неужели ты хотела еще зайти ко мне посидеть? Но мне нужно отдохнуть.

Тогда Юйтань остановилась и смотрела мне вслед, пока я не скрылась за дверью.

Это было в Жэхэ в шестом месяце сорок восьмого года эпохи Канси[70].

В этот раз на охоте за Великой стеной Его Величество сопровождали только господин наследный принц Иньжэн и восьмой принц Иньсы. Их двоих он взял с собой вовсе не по причине того, что они являлись его любимцами.