по стенке и, усевшись напротив Кэсси, принялся рассказывать ей историю своей жизни. Я тем временем унял дрожь в руках и надел на него наручники.

Девушки, которые занимают мои мысли, – хрупкие создания. В моих мечтах они печально смотрят в окно или поют старые песни, аккомпанируя себе на фортепиано, а их волосы трепещут, точно яблоневый цвет. Но девушка, которая плечом к плечу с тобой идет в бой, которая прикрывает тебя, – дело другое. От такого у тебя мурашки по коже бегут. Вспомните ваш первый секс или первую любовь, этот ослепляющий взрыв, после которого ты до кончиков пальцев заряжен электричеством, пронизан им, перерожден. Так вот это все ничто, полная чепуха по сравнению с чувством, которое появляется, когда ты просто и обыденно вручаешь собственную жизнь другому человеку.

11

В то воскресенье я поехал на обед к родителям. Я навещаю их раз в пару недель, хотя сам не знаю зачем. Отношения наши близкими не назовешь, нас хватает разве что на дружелюбие и слегка преувеличенную вежливость. Такие отношения бывают, когда на отдыхе с кем-нибудь познакомился и не знаешь, каким образом завершить знакомство. Порой я приезжаю к ним вместе с Кэсси. Мои родители ее обожают. Она поддразнивает отца за его страсть к садоводству, и иногда, когда Кэсси помогает матери на кухне, я слышу, как мать смеется, громко и весело, словно молоденькая девушка. Родители с надеждой отпускают реплики про то, как мы с Кэсси близки, вот только мы благополучно пропускаем их слова мимо ушей.

– А Кэсси сегодня где? – спросила мать после ужина.

Мать приготовила макароны с сыром – она почему-то вбила себе в голову, будто это мое любимое блюдо (впрочем, возможно, на каком-то этапе моей жизни это так и было), и готовит их в знак сочувствия, когда в газетах пишут, что мое расследование продвигается плохо. Мне от одного макаронного запаха делается дурно. Мы с мамой были на кухне – я мыл тарелки, а она вытирала. Отец в гостиной смотрел сериал “Коломбо” по телевизору. На улице было еще светло, но в полутемной кухне мы включили свет.

– По-моему, поехала навестить дядю с тетей, – ответил я.

На самом деле Кэсси валялась у себя на диване и ела прямо из коробки мороженое – в последние пару недель мы почти не оставались в одиночестве, а Кэсси, как и мне, иногда необходимо уединение. Но я знал, что мать, представив Кэсси одну-одинешеньку в воскресенье, расстроится.

– Это ей на пользу пойдет. Пускай отдохнет. Вы, наверное, совсем вымотались.

– Да, подустали, – признался я.

– И в Нокнари то и дело мотаетесь.

Мы с родителями не обсуждаем мою работу, разве что в очень общих чертах, а Нокнари вообще никогда не упоминаем. Я пристально посмотрел на мать, но та как раз поднесла тарелку к свету, проверяя, не осталось ли разводов.

– Да, путь неблизкий, – согласился я.

– В газете писали, – осторожно начала мать, – что полицейские снова беседовали с семьями Питера и Джейми. Это вы с Кэсси с ними встречались?

– С Сэведжами только Кэсси, а с мисс Роуэн и я тоже. Как по-твоему, чистая?

– Да, отлично, – ответила мать и взяла у меня форму для выпечки. – Как у Алисии дела?

Что-то в ее голосе заставило меня насторожиться. Мать перехватила мой взгляд и вспыхнула. Запястьем смахнула со щеки прядку.

– Просто мы с ней очень дружили. Алисия была… ну, она мне почти как сестра была. А потом мы потеряли друг друга. Поэтому я и спросила, как она.

Меня пронзил запоздалый испуг – знай я, что Алисия Роуэн дружила с матерью, я бы и близко к ее дому не подошел.

– По-моему, дела у нее неплохо, – ответил я, – насколько это возможно. А в комнате Джейми она все оставила как раньше.

Моя мать сочувственно цокнула языком. Некоторое время мы мыли посуду молча, тишину нарушало лишь звяканье столовых приборов и любопытный Питер Фалк в телевизоре. За окном две сороки сели на траву в маленьком палисаднике и принялись выискивать пищу, одновременно громко обсуждая что-то.

– Вот раскричались, – машинально бросила мать и вздохнула. – Я, наверное, так и не простила себя за то, что перестала с Алисией общаться. У нее, кроме меня, никого не осталось, а она была такая милая девушка, по-настоящему наивная. Все надеялась, что отец Джейми бросит жену и они с ним заживут одной семьей… Она вышла замуж?

– Нет. Но несчастной она не выглядит. Работает инструктором по йоге.

Мыльная пена в раковине лопалась и оседала. Я взял чайник и долил воды.

– Отчасти мы переехали и поэтому тоже, – сказала мать.

Отвернувшись, она принялась укладывать столовые приборы в ящик.

– Я в глаза им смотреть не могла. Алисии и Анджеле с Джозефом. Мой сын вернулся живой и невредимый, а им пришлось пережить самое ужасное в жизни… Я даже из дома старалась не выходить, чтобы с ними не столкнуться. Знаю, звучит дико, но я себя виноватой чувствовала. Думала, они меня ненавидеть будут за то, что ты нашелся. Что не смогут себя пересилить.

Я оторопел. Наверное, дети эгоцентричны, мне не приходило в голову, что родители переехали не только ради меня.

– Я и не догадывался. Вел себя как маленький эгоист.

– Нет, ты был добрым мальчиком, – возразила мать. – Я таких чутких детей больше не видела. Когда из школы или с улицы возвращался, то обязательно обнимал меня и целовал, даже когда ростом уже с меня был. И спрашивал: “Мама, ты по мне соскучилась?” Часто приносил мне что-нибудь – красивый камушек или цветок. У меня многое до сих пор сохранилось.

– Я? – переспросил я.

Хорошо, что я с собой Кэсси не привел. Я живо представил себе ее ехидную усмешку, если бы она все это услышала.

– Да, ты. Поэтому я так переживала, когда в тот день мы не могли тебя найти. – Она с силой, почти до боли, стиснула мне локоть. Даже теперь, спустя годы, голос ее звучал напряженно. – Я в ужасе была. Все вокруг говорили: “Да перестань, дети просто сбежали, такое случается, мы их совсем скоро отыщем”, а я отвечала: “Нет. Адам не сбежал бы”. Ты был такой чудесный мальчик, добрый. Ты бы с нами так не поступил, я это знала.

Ее слова пробудили во мне нечто стремительное, первобытное и опасное.

– А сам я себе таким ангелочком не запомнился, – сказал я.

Мать улыбнулась и рассеянно взглянула в окно. Она вспоминала то, что я забыл, и это меня раздражало.

– Ну, ангелочком ты и не был. Но ты был заботливый. И в тот год