class="p1">Я уже стою. Это павловская привычка — я должна подчиняться, когда Рамзес берет все в свои руки.

— Снимай одежду. Медленно.

Мои руки находят пуговицу на джинсах. Я двигаюсь, как во сне, в то время как мои глаза остаются прикованными к взгляду Рамзеса.

На мне такое белье, какое носила бы девушка из колледжа — пастельные кружева от Victoria's Secret. Такое белье, которое хорошая девочка считает плохим.

По правде говоря, мне жаль Эшли. Она совершила ошибку подростка. Она не знала, что Рамзес был исключительным — да и как она могла знать? Она почти ни с кем не встречалась.

К тому времени, как я встретила Рамзеса, я перетрахалась, наверное, с тремя сотнями мужчин. Он был тем, кто заставлял меня смеяться. Он был тем, кто смотрел мне в глаза и хвалил меня за все то, что я хотела бы, чтобы люди видели во мне.

Сейчас Эшли замужем, у нее есть ребенок, и она живет за тысячу миль от меня, но я все равно собираюсь проскользнуть в ее свежую кожу, чтобы дать своему любовнику сексуальный катарсис, в котором он нуждается.

Я притворяюсь, что нервничаю, пока снимаю одежду.

— И нижнее белье тоже, — безжалостно говорит Рамзес.

Я вздрагиваю, но не спорю. В голове крутится мысль о том, как отчаянно я хочу вернуть Рамзеса.

В этом и состоит удовольствие от ролевой игры — все самые высокие и низкие моменты жизни становятся грязными и фантастическими.

Я смотрю на худое лицо Рамзеса, его строгие глаза и тело, которого у него определенно не было на первом курсе колледжа, заполняющее бейсбольную рубашку с толщиной человека в полный рост.

Все, чего я хочу, — это чтобы он снова улыбнулся мне. Почувствовать его руки на своем теле…

Я расстегиваю бюстгальтер, ненадолго прикрывая грудь руками, прежде чем отпустить ее. Затем я снимаю и трусики.

Как будто я никогда раньше не была обнажена перед другим человеком. Каждый сантиметр моей кожи чувствует воздух и его взгляд.

— Потанцуй для меня, — говорит Рамзес.

Я танцую, сначала робко и неловко, потом медленно и чувственно, по мере того как вино расслабляет мои мышцы и сдерживает мои запреты. Рамзес остается сидеть, полностью одетый, на его лице нет улыбки, но глаза бешено блуждают по моей плоти.

Мое тело пульсирует. Я никогда не была такой мокрой.

— Повернись, — рычит Рамзес. — Положи ладони на пол.

Я поворачиваюсь и медленно сгибаюсь, пока не касаюсь ковра. Я не настолько гибка, чтобы быть полностью послушной.

Я слышу, как он движется позади меня, стремительно и страшно. Я вскрикиваю, когда его руки обхватывают мои бедра.

Большими пальцами он раздвигает мою киску, раздвигая губы, открывая все его взору.

Моя киска вздрагивает. Эта чистая, открытая плоть чувствует все — холодный воздух, его горячий взгляд и эти толстые, грубые пальцы…..

Я начинаю дергаться и сжимать все вокруг, бедра дрожат… одно только ощущение растяжения заставляет меня кончить…

Рамзес касается моей влажной кожи. Она такая скользкая, как будто он трется о нерв. Если бы я уже не стояла руками на полу, я бы упала.

— Ты вся мокрая, — говорит он. — Посмотри на себя.

Он знает, что мне нравится, когда меня унижают, но не может сдержать восторга на лице.

Я наполовину смеюсь, наполовину падаю в обморок. От такого стояния с повисшей головой у меня кружится голова в самом лучшем смысле этого слова.

Далее следует самый темный и грубый секс, который у нас когда-либо был. Рамзес проверяет, на что я готова ради него, но на самом деле мы доказываем это мне. Каждый раз, когда мое тело с радостью совершает какой-нибудь чертовский поступок, оно сообщает моему мозгу, как сильно я его уважаю, и разжигает мое возбуждение.

Мы вышли за рамки первоначального сценария — речь идет о моей тоске по нему, о том, на что я готова ради его внимания, его прикосновений… и о том удовольствии, которое я получаю, исполняя его самые темные желания…

Мы переходим из комнаты в спальню и снова в комнату. Повсюду разбросаны секс-игрушки, и, возможно, мы испортили еще один диван.

Я думаю о том, как невероятно, что мне не нужно собирать свои вещи, чтобы вернуться домой. Я уже там.

Рамзес раскинулся на подушках, потный и вялый.

— Я, наверное, тысячи раз обдумывал эту ситуацию…

Он смотрит в потолок, глаза расфокусированы.

— Тот, кто ушел — это ситуация, которую нельзя исправить. Это постоянная рана в твоей истории. Она замужем, у нее ребенок, мы совершенно разные люди, я все равно не хотел бы быть с ней… но боль, которую она мне причинила, — это то, от чего я так и не смог полностью исцелиться до сегодняшнего дня.

Он переворачивается на бок и смотрит на меня.

Я сижу на ковре и пытаюсь пальцами вычесать крысиное гнездо из волос.

— Это как когда мы поехали к Десмонду и поняли, что выросли из него — я наконец-то смогла отпустить все то глупое дерьмо, которое все еще беспокоило меня.

— Именно, — кивает Рамзес. — Ты освободила меня.

— Я просто рада, что все получилось. Этот был немного неудачным.

Рамзес качает головой.

— Мы уже далеко не просто воплощаем в жизнь твои фантазии. То, что я с тобой, меняет меня, потому что я чувствую мотивацию стать тем человеком, которого, как мне кажется, ты заслуживаешь. А ты тем временем помогаешь мне разгребать паутину в голове. Это просто… это все, Блейк. Ты дала мне все. Что я могу для тебя сделать?

Вопрос удивил меня. Я хотела отплатить Рамзесу за все, что он для меня сделал.

Но есть кое-что, что я уже давно хотела попробовать.

— Ты сделаешь все?

— Да… — Рамзес отвечает чуть более осторожно.

— Без вопросов?

— Ну…

— Отлично. Потому что у меня есть для тебя сюрприз.

Теперь Рамзес выглядит явно нервным. — Звучит не очень хорошо.

— Я думала, ты любишь сюрпризы?

— Только когда я преподношу их тебе.

Он еще меньше радуется, когда видит, что я ему принесла.

Я протягиваю ошейник, почти такой же широкий, как моя рука, с плоскими металлическими шипами. Это не просто ошейник… это ошейник, сделанный для гиганта.

— Не может быть, — говорит Рамзес.

— Жесткое дерьмо, — ухмыляюсь я. — Ты уже обещал.

Это то, что я знаю о Рамзесе — он не отказывается от своего слова. Даже если обещание дано легкомысленно.

Но он смотрит на ошейник с настоящим дискомфортом.

Я размышляю, стоит ли мне настаивать на этом.

— Я сделаю это, — говорит Рамзес, словно уверяя себя. Затем он