Алиса. Красивая безумно. Неправдоподобно. В инвалидном кресле. А раньше не была. Ходила. Порхала. На длинных красивых ногах. Не то что у меня. Я не спрашиваю, что случилось: лучше не знать. Здесь, в 66, лучше не знать, чего тебе не говорят. А что говорят – лучше забыть.

– Кому такое небо не понравится. Такое Южное полушарие. – Осторожно, лишнего не сказать.

Айдар повернулся. Долго смотрел. Я в ночной рубашке – выгляжу не очень. Рубашка без рукавов, жарко же. А руки уже не те, чтобы показывать. И вся я уже не та, чтобы на меня смотреть. Хорошо, что в комнате темно, только свет чужих звезд. И желтизна луны.

– Вера, – сказал Айдар – голос твердый, камень: – Никакого Южного полушария нет. И Северного нет. Запомни это: ничего нет, кроме здесь.

Раньше он так не говорил. Так страшно.

Затем прошел мимо меня и, не попрощавшись, вышел. Дверь прикрыл аккуратно. Он никогда не хлопал.

Я не спала до утра.

На следующий день – совсем рано – в Центр пришел Кирилл Последин. Прямо к Установке. Кто его пустил? Кто мог его не пустить? Он же Последин.

Красивый мальчик, глаз не оторвать. Совершенство. Смотришь на него и хочется плакать, что такого в твоей жизни никогда не было. Не будет. Из тех мужчин, которых видишь и понимаешь, что даже если он идиот или негодяй, хочешь с ним – хотя бы раз. Хоть один раз. Чтобы знать: такой у тебя был.

Розенцвейг как-то проговорился, что из всех Послединых Кирилл самый сильный. Что он может нечто, чего не может даже Таисия. Меня к Послединым допускают мало: с ними работают Старый Доктор и Ангелина. Последины живут обособленно – в Квартале 1; там кроме них остались только Розенцвейги и Слонимский. Была еще семья Т, но делись куда-то. Лучше не знать.

Отчего Слонимский не женится? Что за глупость мне лезет в голову: почему мужчины не женятся. Почему Аристарх из-за меня не развелся. Почему ко мне ходит Айдар, а не Слонимский. Я живу в страшном, колдовском месте, а думаю о ерунде: кто с кем. Почему я одна. Айдар не считается: он как мотылек – опылил и улетел. А цветок остался один и завял.

Почему ко мне не ходит Слонимский?

– Вас зовут Вера Леонидовна Мезенцева, – сказал Кирилл. – Вы отвечаете за эксперименты по удлинению срока жизни путем реверсирования фаз развития организма. Как у медуз.

Откуда он знает? Я кивнула. Нужно было не соглашаться, промолчать. Слонимский меня предупреждал не обсуждать суть экспериментов ни с кем, кроме Розенцвейгов. Но я же не обсуждала, а просто кивнула. Или это тоже считается?

– Я хочу вашей помощи. – Смотрит в глаза, сразу хочется его поцеловать. Ужас, о чем думаю. Я же для него старуха. Хотя кто знает, сколько ему лет. Это он, должно быть, древний старик. Сколько он уже жил? Что видел? Как долго был юношей?

– Кирилл, если нужна информация, вам нужно поговорить с директором Центра доктором Розенцвейгом…

Кирилл засмеялся. Как-то просто, по-детски. Словно ему не семнадцать, как мы знаем по генетическим маркерам, а еще меньше. Затем смеяться перестал.

– Вера Леонидовна, мне не нужен Розенцвейг: мне нужен доступ к Установке. И чтобы Старый Доктор об этом не знал. Особенно же чтобы об этом не знал Слонимский.

Ой. Ой-ой-ой. Вера, не будь дурой, дальше не слушай, глаза опусти и выйди, будто и не слышала ничего.

Стою на месте.

Молчу.

Жду.

Кирилл Последин, могущественнейший из Послединых, из Последних, Оставшихся на Земле, как любит говорить Розенцвейг – с большой буквы, – стоит передо мной. Божественно красивый мальчик с янтарными глазами. Убила бы за эти глаза. За длинные, чуть загнутые ресницы. За пушистую волну темно-русых волос. За улыбку с ямочками. На голову выше меня. Но смотрит не вниз, а вровень, словно мы одного роста.

Не дождалась.

– Кирилл, к использованию Установки допущен только персонал, непосредственно задействованный в экспериментах. Вы же знаете. Если…

Замолчала. Сказать-то нечего. Что я могу ему сказать?

Теперь ждет Кирилл. Стоим рядом с Установкой: молчим. Смотрим друг на друга. Он на меня смотрит, словно все во мне видит. Или не “словно”?

Я читала про Послединых, что мне дозволяли читать в основном про родителей: что может Таисия, что может ее муж. Про Кирилла читать не давали.

Первая не выдержала:

– Кирилл, чего вы хотите? Возможно, мы постараемся включить это в расписание проводимых экспериментов. После согласования с доктором Розенцвейгом и Слонимским, конечно…

Даже не улыбнулся. Посмотрел куда-то в сторону, увидел что-то, снова мне в глаза:

– Вера Леонидовна, послезавтра я приведу в Центр девушку. Из города.

Я не сразу поняла. Сначала подумала, что из другого Квартала, что оговорился. Хотела так подумать. Сознание отказывалось верить, что Кирилл может выходить за Периметр и, главное, кого-то проводить через Периметр в 66. Слонимский объяснил – однажды и навсегда, – что Периметр непроницаем, что никто, кроме него и Ангелины, не может ни войти, ни выйти без разрешения. Объяснил, что ждет тех, кто попытается. Тоже один раз. Он все объясняет один раз, но так, что сразу понимаешь.

Я помню, как три года назад – совсем еще маленькая – девочка из Квартала 4… Лучше забыть.

Молчу. Боюсь думать. Вдруг мысли услышат.

– Не бойтесь… – Взял мои руки в свои. Длинные пальцы оплели мои пальцы, внутри словно залили теплую воду: страх ушел, хочется заснуть. – Никто не узнает. А если узнают, скажу, что заставил вас.

Хорошо. Я согласна. Лягу спать прямо здесь – на пол. Сейчас. Легкое спокойствие. Словно дома: маленькая, мама уложила в кроватку и гладит по голове.

Кивнула.

– Я приведу девушку из города. Она беременна. Моим ребенком. Вы поместите ее в Установку и зададите нужные параметры.

– Нужные кому?

– Наш будущий ребенок бессмертен. А его нужно сделать смертным. Уничтожить отрезок генома, позволяющий регенерацию при ежегодном умирании.

Сразу очнулась, словно встала из теплой ванны, а вокруг холодно. Голова прояснилась. Нельзя. Ни за что нельзя соглашаться.

– Нельзя! Это же невероятный шанс, Кирилл! Рождение бессмертного человека! Мы над этим столько лет работаем. Мы должны…

– Тш-ш… тш-ш. – Закрыл мне рот ладонью – теплой, сухой. Мягкой. Я не удержалась, поцеловала его ладонь. Не жалею. – Если Лиза родит бессмертного, еще одного Последина, Слонимский его найдет и запрет здесь. Сделает из него материал для экспериментов. Понимаете? Нельзя.

Понимаю. Соглашаться тоже нельзя.

– Кирилл, поймите… Бессмертие – величайший дар…

– Бессмертие – величайшее проклятие, – весело сказал Кирилл. – Когда вас запирают под землей. Превращают в лабораторных крыс. Бессмертие есть, а жизни нет.