— Да причем тут Милка!

— Не в ней дело… Фомич, я тебя не узнаю. Истерикуподнял, сорвался с фирмы… Какого хрена?

— Но он же сказал, что может не подписать… Послышалсяделанный, демонстративный вздох Пашки:

— Фомич… Честно, глупеешь. Он, изволите ли видеть,потребовал миллион… Кто тебе мешал пообещать? Тихо и спокойно? От моего имени?А ты…

— Как он сказал, говоришь? — вклинилсяЕлагин. — «На всю оставшуюся жизнь»? Фомич, ты что, запамятовал, сколько унего осталось этой самой жизни? С гулькин хрен… Или ты собрался его послезавершения операции на белом свете оставить? Денежки отслюнить, водкой напоить,с Милкой в постель положить?

«Ну, спасибо, Митенька, — подумал Петр, зло кривярот. — Объяснил все без недомолвок, чтобы никаких иллюзий не оставалось.Спасибо, золотой мой, бриллиантовый…»

— Извините, — послышался смущенный, вялый голосКосарева. — И в самом деле недодумал. Нервы… не железные ведь. Что будемделать?

— Жопу заголять и бегать, — хохотнул Пашка. —Возвращайся в темпе, пообещай миллион, пообещай луну с неба… Хоть собственнуюзадницу. Лишь бы он больше ни разу не взбрыкнул. Пусть питает любые иллюзии.Твоя задача — сделать так, чтобы он до самого конца оставался спокоен, весел идоволен жизнью. И боже тебя упаси на доверенном тебе фронте работ хоть вмалости напортачить… Ну давай, финансовый мой, в темпе поспешай!

Вскоре Фомич вышел из подъезда, утирая платком лысину, селза руль и выехал со двора, от расстройства чувств едва не столкнувшись совъезжавшим «Москвичом». Водитель «Москвича» высунулся в окно и высказал все,что думает о «Запорожцах» вообще и этом, конкретном, в частности. Страдальческиулыбнувшись, Фомич развел руками, свернул на магистраль и скрылся из виду.

Петр по-прежнему держал возле уха приемничек — Фомичвыскочил без пиджака. Видимо, снял его там, повесил куда-нибудь на стул, апотом в крайней растрепанности чувств и не вспомнил. Тем лучше, послушаем еще,что они там интересного скажут, оставшись наедине…

— Интересные дела, — задумчиво сказал Пашка.

— Меня это почему-то ничуть не волнует, шеф…

— Да меня тоже. Просто не думал я, что этот пентюхнастолько быстро проникнется сутью рыночных отношений…

— А чего вы хотите? Ваша копия, как-никак.

— Вообще да… Меня другое волнует. «Уазик». Прекраснознаю, что к нам следок ни за что не поведет, что никому чужому ромалы его неотдадут, и все равно… Триста кило денег, Митяй, — это тебе не макулатура.Представляю, как эта развалина там стоит — душа не на месте… Знаешь что?Нажраться охота. До соплей, до паданья мордой в гравий, до поросячьего визга. УФомича, изволите ли видеть, нервы… А у меня? Ох, я потом и надерусь… Не будутерпеть до Кипра.

— Понимаю, шеф. Побуждения аналогичные… У меня тутмысля родилась. Помните, я предлагал назвать нашу негоцию «операция „Зеркало“»?В том смысле, что этот мешок — ваша точная копия. Так вот, правильнее,по-моему, будет — «Скелет в зеркале». Он, дурень, в зеркало таращится, себя тамвидит и не знает, что на деле-то в зеркале — скелет…

— Ох, Митя, не занимайся ты херней, — усталым,севшим голосом сказал Пашка. — Это у тебя, сдается мне, армейская отрыжка.Ну почему непременно нужно давать операциям названия? На кой хер?

— Красиво просто. А? «Скелет в зеркале».

— Красиво, красиво…

— Шеф, можно незрелую мысль?

— Ну?

Елагин вкрадчиво сказал:

— У меня тут замаячила идейка… А почему бы нам герраФомича не проводить чуточку раньше? Не дожидаясь финала? В конце концов, Фея задвоих прекрасно поработает…

— Ох…

— А что вы вздыхаете? Я бы это оформил совершеннобесплатно, без всяких дополнительных процентов. Из любви к искусству. Фомичстаренький, из него песок сыплется. Если вдруг откинет копыта на Милке, никтоособенно и не удивится. Или в столб въедет с переломом основания черепа. Какмысля, босс? Зачищать так зачищать… Все равно его следом за манекеномотправлять.

— Не гони лошадей.

— Нет, я серьезно. Никто ничего не заподозрит…

— Не любишь ты старичка, а? — засмеялся Пашка.

— Не люблю, Павел Иванович. Гнида наш старичок, еслиоткровенно. Вы ручаетесь, что он так-таки ничего и не заподозрил? Не просек,что его тоже в отходы спишут? Советская школа — вещь серьезная. Ручаетесь?

После продолжительного молчания Пашка признался:

— Не ручаюсь…

— Вот видите. Давайте я… Изящно и легонечко? А?

— Рано, рано, — судя по тону, прямо-таки сквозьзубы заключил Пашка. — Не то чтобы без него совершенно не обойтись, нолучше будет, если триста кило денежек не мы, а он Никифору передавать будет.Так оно проще и легче.

— Ну, смотрите. Я сомнениями честно поделился. Что надуше было, то и высказал.

— Тут не душой нужно, а логикой.

— Я и логикой тоже шевелю, — сказал Елагин. —Только вот с точки зрения логики мне совершенно непонятно, зачем он нампреподнес историйку про то, как манекен от него, изволите ли видеть, оторвалсяна Кутеванова.

— Думаешь, врал Фомич?

— Не знаю, босс. Просто эта история абсолютно неукладывается в события. Ни с того, ни с сего вдруг оторвался… Причем исходятэти совпадения от Фомича… Которому я совершенно верить перестал… Нутром чуюнекую несообразность, а точнее сказать не могу по недостатку данных. Поскольку…

Как ни интересно было слушать, Петр выключил транзистор ивключил мотор — следовало поспешать в контору, чтобы Фомич не заподозрилнеладное. Стоп! Ага, вот он, «Запор», вползает на дорожку. Спохватился,вспомнил про пиджачок…

Тем более пора ехать. Заберет пиджак, и ничего больше неуслышишь… …Он ухитрился опередить лысого, вернуться по знакомой уже потайной

дорожке. Засел в кабинете. Через двадцать минут пред егоясны очи, словно лист перед травой, предстал Фомич. С таким пришибленным изапыхавшимся видом, словно бежал пешком от хазы.

Петр, по-прежнему старательно изображая опьянение, бодрорявкнул:

— Ну, посоветовался?

— Посоветовался, — вздохнул Фомич. — Онгарантирует, что миллион вам — будет. Конечно, сначала в ваш адрес, надо признаться,было сказано немало теплых слов…

— Но ведь понял в конце концов, что рынок есть рынок?Молодец, Фомич, на вот, выпей, — Петр вновь приобнял лысого, доверительнозашептал на ухо: — Фомич, а давай вместе «уазик» прикарманим? А? Ты прав, одиня не смогу, а вот с тобой на пару… Ну что ты смотришь синими брызгами, аль вморду хошь? Поедем прямо сейчас, заберем тачку — и растворимся на просторахнашей великой и необъятной? Она хоть и съежилась, ан все равно в каком-то плане— необъятная… С твоей башкой и с моими ловкими руками затеряемся, как конокрадв ночи. У меня есть знакомые в Сухуми, границу перейдем, паспортишки выправим…А, Фомич?