У него сложилось твердое убеждение, что какое-то время Фомичраздумывал над его предложением всерьез. Взвешивал. Думал и прикидывал. Но вконце концов годы взяли свое, старый хрен старательно изобразил возмущение:

— Да что вы такое говорите?

— Была бы честь предложена, а от убытка богизбавил, — захохотал Петр. — Да ты не дергайся, финансист, я шутейно…Мне лично и миллиона достаточно. Ты ему не говори, понял, нет? Я ж совсемшутейно.

— Шуточки у вас…

— А ведь забрало, нет? Ладно, замяли. Сейчас ты у менякак миленький хватанешь стопарь — хорошее известие принес…

— Повторяю еще раз, — сказал он медленно, срасстановкой, негромко. — Не криви губки, слушай внимательно. Серьезнымделом занимаемся… Когда я скажу «давай!», пшикаешь мне данным дезодорантом вфизиономию, уделяя внимание главным образом не самой физиономии, а участкупримерно отсюда и досюда, — и показал на себе, черкнув ребром ладони погорлу над ключицами, по животу. — Считаешь до пяти, при этом Задерживаешьдыхание и закрываешь глаза. После процедуры уходишь спокойно — повторяю,спокойно! Обращать на себя внимание нельзя… Повтори.

Надя дернула плечиком:

— Я итак…

— Повтори, — сказал он тихо, убедительно. —Мы не забавы шутим…

Она добросовестно повторила, не разу не запнувшись и ничегоне перепутав.

— Мысленно себе представила последовательностьдействий, как я учил?

— Ага, — сказала Надя. — Ты не волнуйся… Онистояли в узеньком проходике — с одной стороны задние стены кирпичных гаражей, сдругой тянулся грязный бетонный забор, за которым прилагало отчаянные усилия квыживанию то, что сейчас осталось от радиозавода. Место было безлюдное, малопосещаемое обычными прохожими. По сей причине всякий свободный кусочек землиоказался усеян пустыми бутылками, одноразовыми шприцами, кучками фекалий, судяпо габаритам, отнюдь не собачьих, а также известными латексными изделиями.

Петр собрался с духом, добросовестно зажмурился, приказал:

— Давай!

И тут же, зажав нос двумя пальцами левой руки, что есть силсжал губы.

В грудь, в лицо ударила невесомая, морозно-омерзительнаяструя газа. Всей кожей он ощутил отраву. Старательно сжимая веки, губы, сдерживаядыхание, услышал, как удаляются легкие шаги — ну, слава богу, как он учил,сообщница не бежала, ушла с нормальной, не привлекавшей внимания скоростью…

Как ни предохранялся, а в глотке запершило и под векамисловно бы обнаружились крохотные песчинки. Пора, пожалуй… Петр привалился бокомк кирпичной стенке, шаркнул по ней всем телом, основательно и вмигперепачкавшись, открыл на миг глаза, чтобы сориентироваться, кинулся к выходуиз кривого проходика, к людям. На глаза свидетелям.

Во двор он вывалился, шатаясь, спотыкаясь, главное было — нерастирать руками глаза, а их уже пекло по-взаправдашнему и в горле словнозастряла пара проволочных ежиков для чистки посуды. Чей-то удивленный возглас…Ага! Есть свидетели!

Он, почти не играя, запнулся — нога и вправду наткнулась накакой-то обломок ржавого железа. Рухнул на одно колено, кашляя без малейшегопритворства, отплевываясь, содрогаясь в приступах рвоты.

— Семен!

— Да вижу… Нажрался, что ли?

— Одет-то прилично…

— А воняет чем?

— Семен, Семен! — визгливый женский голос. —Ну ты куда лезешь? Без тебя не разберутся?

Слезогонка, впитавшаяся в дорогущий пиджак, окутывавшаяоблаком, начала действовать по-настоящему, без дураков. Конечно, главный вредпрошел стороной, но и того, что осталось, хватило, чтобы теперь, согнувшись втри погибели, перхать, кашлять, отплевываться без тени актерской игры…

К нему осторожненько подступали оказавшиеся во дворике —из-за рези в глазах Петр не мог ни рассмотреть их толком, ни сосчитать.

— Одет-то хорошо…

— И водярой не пахнёт… Точно тебе говорю, чето нечисто…

— Семен, ну куда ты лезешь? Мало ли что..

— Тихо, Аня, не возбухай, — решительно прервалженщину самую чуточку хмельной, решительный бас. — Не тигра, не укусит…Эй, мужик, чего с тобой? Й-е-мое, чем воняет? «Черемуха», что ли? Ну, точно!

Стоя на коленях на земле, плюясь, Петр выговорил:

— Щенки, твари… В лицо брызнули из баллончика, вкарманы полезли… Там, за гаражами…

— Ага. Ага, — заключил поддавший Семен, судя повсему, из категории зевак-активистов, жаждущих из простых зрителей статьнепременно участниками.

— Точно, «черемуха», ты глаза-то не три, зема, не три,говорю! Эй, пацан, на вон платок, к колонке сгоняй да намочи! Витек,участкового высвисти, я его только что на балконе видел… Бабы, чего толпимся?Нормальный мужик, приличный, вон галстук какой… Шпана газом прыснула, нагоп-стоп взяли… Это у тебя че, телефон? Ох ты, новый русский, как из анекдота…Садись, вон туда садись… Бабка, скамейку не засти, человека ноги не держат!

Горластый Семен и еще кто-то из отважных доброхотов, бережноподдерживая под микитки, кое-как препроводили Петра к скамейке. Кто-то сунул вруку мокрый комок материи и он с грехом пополам протер глаза. Теперь почти нежгло, но в горле саднило.

— Ну че, полегчало? — допытывался Семен.

— Да вроде… — ответил Петр, с превеликим облегчениемубедившийся, что все прошло согласно разработанному плану. — Щенки, суки…

— Отвык, поди, от твердой земли? Все на «мерсе» да на«мерсе»? — с явственной толикой легкой классовой неприязни констатировалСемен. — Ладно, могли и на перо посадить… Обошлось. Много взяли? Ага, вони власть поспешает, легка на помине…

— Разойдемся, граждане, разойдемся, — послышалсясовсем близко уверенный голос. — Что у нас происходит?

К ним подошел милицейский старлей, примерно ровесник Петра,заранее приготовивший значительно-подозрительную физиономию старого служаки,еще ничего толком не знавшего, но готового пресекать и не допускать впредь.

— Опять Чикаго, Михалыч, — сообщил первым, конечноже, Семен. — Вон, пана нового русского шпанята из баллончика окатили и полопатнику вдарили…

— Семен, ты бы не толпился, а разошелся… Так.Участковый инспектор, старший лейтенант Зотов. Что случилось, гражданин?

— Двое сопляков, — сказал Петр,проморгавшись. — Брызнули какой-то гадостью в лицо, полезли в карманы,только, по-моему, ничего не успели забрать, сами под свои газ и попали…Убежали, щенки.

— Документики позвольте? Посмотрите заодно, чтопропало, что не пропало. Гра-аждане, ну не будем скопляться! Ничего тут нетинтересного по нонешним-то временам… Так… Савельев Павел Иванович… знакомаяфамилия, что-то про вас давеча по телевизору говорили, в положительном плане…Пропало что?