до малейших деталей – все-таки искра сильных механиков это и в самом деле нечто особенное, и вряд ли ограничивается одной лишь способностью подпитывать контуры. Но вот потом… потом у них там все пошло совершенно неожиданно.

Глава тридцать третья 2

Хозяин квартиры, вместо того чтобы испугаться или хотя бы растеряться, с каким-то совершенно запредельным равнодушием поинтересовался:

- А я-то все думал, когда вы придете?

Барятину на секунду даже показалось, что перед ним автомат. Нечто вроде Уви, только побольше:

- Неужто ждали? – приподнял он брови, внимательно разглядывая зеленовато-бледного и оплывшего словно свечка старика с трехдневной, не меньше, щетиной на щеках. А ведь еще год назад выглядел Леонид Осипович совершенно по-другому: дородный, румяный, с неизменной улыбкой под щегольски подкрученными рыжеватыми усиками…

- Не то чтобы ждал, но просто не сомневался в вашем визите, - что-то от прежнего веселого доктора мелькнуло в пронзительно голубых, словно фарфоровых глазах, но тут же пропало. – Проходите, ваша светлость. Куда-нибудь.

«Светлость» еще раз внимательно огляделась и выбрала диван в гостиной, с которого пришлось скинуть на пол кучу какого-то тряпья:

- И не боялись? Визита этого?

- Поначалу – очень. Чуть ли не каждую ночь трясся. Но потом все больше раздумывать стал, что и как буду вам говорить. Репетировал. Пару раз даже вслух. Так что теперь готов, да.

- Ну рассказывайте, раз так, - разрешил Барятин, когда собеседник устроился в кресле напротив.

И тот рассказал. Ни разу за все время не запнувшись и не сбившись. Как будто и в самом деле отрепетировал.

Можно сказать, что история эта началась задолго до того, как случилась гибель наследника престола. И даже до того, как Гольтынин получил свою должность придворного медика. Сам он, после многих часов, проведенных в раздумьях, пришел к выводу, что отсчитывать все следует от гибели его жены, что скончалась двадцать лет назад родами, успев подарить ему мальчика. Наследника. Гордость и надежду.

Так что когда в доме стали безмерно баловать сиротинушку, у него и в мыслях не было этому противиться. Больше того, Леонид Осипович и сам оказался в первых рядах тех, кто потворствовал капризам сына. Но ведь и душу в него тоже вкладывал. Все самое лучшее – и воспитатели, и школа, и медицинский университет потом. И мечты, конечно. Как тот станет продолжателем профессии, а то и, чем черт не шутит, воспримет его столь почетную и доходную должность при императорской фамилии. Эх, мечты, мечты…

Разбились они в одночасье.

Много позже, уже вспоминая, он очень корил себя за то, что не заметил признаков раньше, хотя те и были. Излишняя бледность, нервозность, иногда до крика и скандала, дрожь в пальцах – да так, что иногда чашку едва держал… Но кто ж мог подумать? Чтобы Антошенька, свет в очах, надежда на покойную и почетную старость и… морфинист. Да-да, князь, вы не ослышались. Именно тот самый морфий, привыкнув к которому отказаться уже, считай, невозможно.

В общем, с этого момента и началась для них голгофа – попытки оградить, отучить, вернуть на путь истинный. И скрыть при этом все даже от прислуги – чтобы и слухов никаких никуда не просочилось, не говоря уж про факты. Чем кончилось – понимаете уже, да? Погиб Антошенька. Не уберег…

Какое отношение все это имеет к покушению на наследника? Так самое прямое же. Знаете, кто ему впервые это зелье предложил? На пробу? Господин шведский посланник. Где уж и как они с Антоном пересеклись, не узнать теперь, но точно не случайно – слишком разного поля ягоды и в одном обществе сроду не вращались. Но тут вдруг швед самым лучшим другом ему стал… А заодно и поставщиком этой отравы. Сын ведь так и не доучился на врача, чтобы самому себя ею обеспечивать. Студентом был. Н-да…

Так вот, однажды эта дружба для Антоши вдруг закончилась. Вместе с морфием. И помучившись, он к отцу тогда со всем этим пришел – просто выхода другого не осталось. В ногах ползал, умолял хоть чуточку зелья по своим медицинским каналам ему добыть. Чего Гольтынину стоило устоять, один бог и знает. Но потом тот вроде бы переболел, выправляться все стало. В себя пришел, повеселел, на учебу снова ходить начал… Только зря доктор обрадовался. Дело оказалось не в том, что сын отучаться от отравы стал, а… Что? Да, ваша светлость, вы абсолютно правы. В том, что ему вернули источник морфия. Тот самый, с которого он и начал, от герра Скутвальссона. Вернули в обмен на обещание немного помочь господам шведам. Совсем чуть-чуть. Сущая мелочь. Сначала бумаги кое-какие у отца из стола вытащить, чтобы им передать… на время, разумеется, и с возвратом. Зачем лишняя паника в случае, если обнаружится их пропажа? А потом и того меньше – всего-то найти возможность подсунуть отцу в саквояж с лекарствами маленький приборчик.

Антоша потом все рассказал. Сам. Когда понял, что натворил.

В общем, когда наследник престола возвращался из Выборга, сделали, как обычно, остановку на въезде в столицу, лошадей сменить. И сын, знавший, что так оно и будет, приехал туда отца встретить. Соскучился, мол. Ласков был, услужлив, опрокинувшийся случайно саквояж помог собрать… Ну да, он, старый дурак, и расчувствовался, вместо того, чтобы уже тогда неладное заподозрить. Только обольщался, увы, недолго.

Нехорошо Михаилу Константиновичу стало еще на почтовой станции, там, где лошадей меняли. Потом, правда, полегчало, но доктор к нему в карету все-таки пересел, чтобы поближе быть, если вдруг что. И саквояж свой, как привык, на колени себе поставил. Так что когда на Лиговском мосту внутри что-то вдруг включилось и жужжать начало, немедленно открыл и нашел. И узнал. Видел он эту коробочку у Антоши. Тот ее случайно, вместе с носовым платком из кармана выронил, лекарства рассыпавшиеся собирая… В общем, когда Михаил Константинович сознание потерял, Гольтынин все и понял. Разом. И штуку ту паскудную прямо в канал с размаху вышвырнул. А? Нет, не выключал, конечно. Разве до того было? Просто бросил с моста через парапет и все. А Антоша… Антоша через неделю что-то с отравой своей напутал. С дозой. Очень хочется верить, что именно напутал…

- Ну вот, - все тем же тусклым голосом выдал тот в заключение после очень длинной и очень тяжелой паузы. – Теперь можете