собой. «Спасла ли я мир? Хоть кого-то моя смерть спасла? Гидру теперь не освободить?» Так хотелось узнать, чем кончится фильм, пускай сценарист и избавился от главной героини.

Легкие начинало распирать. Галя не шевелилась. Банальнейшая книжная конструкция про «пролетающую перед глазами жизнь» оказалась правдой. Прошлое волей монтажной нарезки стало чередой мужчин: папа Агнии Кукушкиной, актер Саврасов в костюме шекспировского Отелло, бывший муж… спасибо смерти, последним в веренице был Глеб. Он улыбался ей и спрашивал, встретятся ли они в Москве.

В какой-то иной Москве, возможно.

Галя зажмурилась.

«Дыши».

«Я не умею, забыла как».

«Дыши, малышка».

Не открывая глаз, Галя повернулась в темноте и увидела приближающегося человека. Именно так, увидела его под веками или умерла, и веки больше не имели значения. Она узнала улыбку мужчины, он совсем не изменился с того дня, как фотограф щелкнул его в порту, а случилось это до рождения Гали.

«Папа?»

Он подплыл вплотную. У него было молодое лицо античного тритона и камзол, как в сказках: агонизирующий мозг Гали вдохновлялся Андерсеном.

«Папа, я умираю».

«Вовсе нет. Наоборот, ты рождаешься. Позволь?»

Она подняла подбородок доверчиво. Папа положил перепончатые руки на ее шею. Под ладонями безболезненно разверзлись шрамы.

«Так лучше?»

Галя словно бы в микроскоп смотрела, в небывалый прибор, направленный внутрь ее материи. Жаберные крышки отклеились, вызволяя красноватые дуги, тоненькие пластинки, реснички, перьевые нити, чья интимность была сравнима с интимностью клитора и половых губ. Сеть кровеносных сосудов питала тайну, заключенную в горле. Сложнейшую систему, сосуществующую с человеческими легкими. Лепестки на дугах колыхались, как удивительные морские цветы, и этот процесс загипнотизировал и возбудил Галю. Она посмотрела на папу потрясенно. Он кивнул, улыбаясь.

«Тебе так много предстоит».

«Это сон, пап?»

«Открой глаза и проверь».

«Но тогда ты исчезнешь».

«Глупая. Твои жабры – это я. И жабры твоих детей – это я».

«У меня не будет детей».

«Кто сказал тебе это?»

«Врач».

«Сходи к другому врачу». – Папа подмигнул и начал таять в потоке серебряного света.

«Подожди!» – Галя распахнула глаза. В грязной воде колыхались рыжие хлопья. Папа пропал – откуда бы ему взяться в Яме? Галя ощупала шею. Вместо привычных рубцов, тончайших шнурочков она почувствовала под пальцами твердые края пластин и от шока втянула ртом воду. Пластины испуганно прижались к шее, слились с ней, но тут же снова открылись, чтобы выпустить отфильтрованную жидкость. Разница давлений выбрасывала ненужное и снабжала кровоток растворенными в воде молекулами кислорода. Галя дышала без помощи легких!

«Как сельдь!»

Она села на щебне, привыкая к новым ощущениям. Кислорода было мало, но его хватало, чтобы поддерживать организм. «Двигай губами, как в немом кино. Эти крышечки на шее выполнят работу за тебя».

Галя встала, дергая разбухшие веревки, убеждаясь, что тело не собьется с ритма и не пустит воду в мешочки под ребрами.

«А смогу ли я жить на поверхности?»

Что-то подсказывало: сможет. Если выберется из Ямы, конечно. Галя обернулась в поисках острых краев, о которые можно было бы перепилить путы. Она увидела Ярцева.

Мертвый начальник участка лежал на камнях. Из дыры, раньше бывшей его глазом, сочилась бурая взвесь.

«Кто его так? Что случилось вверху?»

На дне озера Галя не нашла ответов, как не нашла и ничего полезного, бегло обыскав труп, периодически спотыкаясь о мысль: «Я дышу водой!» и мысль: «Вода вытекает у меня из горла!» Организм знал, что делает, и делал это без усилий со стороны мозга. Галя вновь сосредоточилась на спасении. Она кружилась в саду уродливых камней, ударяясь о бесполезные чурбаки. В ее галлюцинации… во сне… в теплом и чудесном море… папа сказал, чтобы она посетила другого врача. Есть ли в этом смысл? Гинеколог, поставивший ей диагноз «бесплодие», был другом семьи, читай: другом Кеши. Галя не подвергала сомнению его квалификацию. Зачем специалисту врать?

«Например, его попросил об этом Кеша. Переложил ответственность за отсутствие детей с себя на супругу…»

От волнения Галя оступилась и врезалась коленом в валун. Зубы грызли узлы. Впустую. Слишком толстая веревка… Галя подняла глаза. Над головой маячило черное пятно – днище земснаряда. Отталкиваясь от камней, выпячивая грудь, Галя, как неуклюжий водолаз, добралась до изрытого дна под судном. Холод давно не вызывал дискомфорта, в отличие от грязи, полумрака и мыслей о том, что творится на берегу.

Земснаряд, будто бы на костыль, опирался на металлическую колонну. Галя подумала, что это – агрегат для всасывания грунта. Она обхватила железо связанными руками и попыталась ползти, как по канату, но босые пятки соскальзывали. Она услышала сквозь воду громовой раскат. Кто-то нырнул в озеро и поплыл в нескольких метрах от Гали.

Глеб!

Вне себя от счастья, она ринулась к спасителю. Глеб повернулся в мутном потоке и поплыл навстречу. Схватил за плечи, будто бы убеждаясь, что перед ним не призрак. Потрогал веревки, ткнул вверх пальцем. Опьяненная радостью, забыв о том, что ничего еще не кончено, Галя набрала в рот воду и указала на свою шею. «Шрамы» открывались и закрывались. На лице Глеба отразилась гамма эмоций. Галя вспомнила, что, в отличие от нее, он не умел дышать под водой, но не смогла обуздать порыв. Так хорошо ей было в этот миг, в застойном озере, в чертовой Яме. Прежде чем позволить Глебу потянуть себя к поверхности, она взяла его руку и, улыбнувшись лукаво, сунула под подол сорочки. Глеб выпучил глаза. Его пальцы прошлись по густому руну туда, где было жарко и скользко. В грязной воде он смотрел на Галю так, как, наверное, изобретатель телескопа впервые смотрел на увеличенную оптикой луну.

Если им суждено умереть, пускай они унесут это мгновение в могилу.

Галя сама убрала руку Глеба, показала гримасой: задохнешься, хорош! И они устремились вверх.

Глава 41

Солдат, возглавляющий взвод вохровцев, отвлекся от пустой, омываемой потоками дождя дороги и проследил за продолговатым предметом, вылетевшим из кустов и шлепнувшимся в грязь у его ног. У предмета был быстро прогорающий фитиль. Апатичное лицо солдата вытянулось. Взрыв разорвал юера пополам и окатил комьями глины и плоти идущих следом конвоиров.

– За Родину! – крикнул гидротехник Кандыба. – За Сталина!

Толпа, ревя, хлынула с пригорка, из партизанских схронов между складами. Толпа была единым организмом, пусть его части и не догадывались об этом. Зэки и вольнонаемные, инженер и бетонщик, строитель ГЭС и лэповец. Как иллюстрация к партийной болтовне нормального еще Ярцева.

Возможно, если бы хоть