творится на берегу. К машинному отделению прислонился забытый багор. Глеб воспользовался им, чтобы острием перепилить путы.

– Ты – мой рыцарь, – сказала Галя.

Он не успел ответить. Кто-то прыгнул на палубу с другого бока земснаряда, невидимый за надстройками, но весьма шумный. Глеб выставил багор, как копье. Страх покинул его, ушел на дно. Дав Гале знак притаиться, он прокрался вдоль модуля и осторожно выглянул за угол. Пальцы расслабились на древке.

– Заяц?

Мальчишка расширил глаза.

– Вы? – Он сместил взор за плечо Глеба. – Галина! Живая!

Друзья обнялись под треск выстрелов. Котлован заволокло дымкой. Автоматчики сгинули с эстакады, но в кряжистой фигуре на берегу Глеб узнал Стешку.

– Кто стреляет?

– Наши! – Заяц выпятил горделиво грудь. – Мы освободили пленников. Марионеткам кирдык.

– А шогготам? – спросила Галя.

– Вы ей не рассказывали?

– Не было времени.

– Бабушка Айта сожгла всех шогготов.

Галя просияла.

– Она здесь?

– Она мертва, – погрустнел Заяц. – И многие другие тоже.

– А Вася? – спросил Глеб.

– Крошит марионеток – их остатки. У нас там полный кузов динамита. К утру…

– Мальчики! – ахнула Галя.

Глеб проследил за ее испуганным взглядом. Земля на берегу вспучивалась и трескалась. Не возле страшного рыла, а в двадцати метрах от него. Гидра скривилась, скосила желтые бельма, глядя на растущий горб жирной земли. Из трещин вырвались наружу серые колонны.

«Черви!» – подумал Глеб, вспомнив собственную статью о строительстве московского метро. Но потом он различил что-то вроде мантии между колоннами и понял, ошеломленный: эти громадины – не черви, а перепончатые пальцы! Это рука Гидры, уставшей ждать, когда ее откопают слуги.

Стешка снова вскричала на гортанном языке обреченных миров. Глеб уронил багор и обнял дрожащую Галю. Пальцы богини сжались, увенчанные когтями, на каждый из которых можно было бы насадить человека. Трещина побежала по склону к воде – вдоль шевельнувшегося в земле предплечья великанши.

Заяц попятился и задом вошел в багерскую рубку. «Он хочет уплыть? Но какой в этом смысл, мы в озере, вокруг тридцатиметровые склоны! Или он рассчитывает тараном с фрезой выдолбить проход в Ахерон?»

Заяц сосредоточенно поколдовал над пультом. Зашумел генератор, заработал вал на носу корабля. Всасывающая труба поехала вверх, за ней потянулись из воды соединенный с судном пульпопровод и весь понтонный мост. Стрела фрезерного рыхлителя поднялась.

«Как член», – посетила Глеба идиотская ассоциация.

Заяц дернул рычаг. Глеб и Галя заскользили по палубе, крепче обнявшись. Земснаряд поворачивался, плюясь густой гидросмесью из намывной трубы. Пульпопровод выгнулся и лопнул, исторгая грязь и отпуская кораблик в свободное плаванье.

– Давай, «Ласточка»! – крикнул Заяц. – Давай, родненькая!

Ступицы рыхлителя завертелись, ускоряясь. Плужные, снабженные отвальными зубьями, ножи фрезы отряхнулись от влаги и грязи. Дождь разбивался о мачту, выставленную, как кавалеристское копье, параллельно бурлящей поверхности озера.

До Глеба наконец-то дошло, что задумал мальчишка. Судно двигалось к берегу, тень рыхлителя упала на глинистый склон. Поплавки и куски пульпопровода стучали о корпус земснаряда. Железное днище заскребло о камни, пассажиров швырнуло спинами в рубку.

Стешка кинулась наперерез свихнувшейся «Ласточке» – любой ценой защитить свою богиню. Рыхлитель качнулся вправо, повинуясь юному багермейстеру. Вращающийся кулак снес Стешке голову, ножи подбросили вверх фрагменты черепной коробки и ее содержимое. Обезглавленное тело Стешки шлепнулось в жижу под корпус надвигающегося земснаряда. Кровь мерзкой ведьмы была ярко-алой.

– Получай! – воскликнула Галя.

Судно подпрыгнуло на камнях, пропахало глину и ткнулось стальной мордой в берег.

– Еще чуток! – крикнул Глеб.

Рыло Гидры было прямо перед ним, огромное, чудовищное, испепеляющее желтыми глазищами. Богиня отворила пасть в немом вопле. Крючья зубов загибались внутрь, а между ними извивался язык, похожий на теленка, с которого содрали кожу. Дыхание чудовища пахло мерзлым мясом.

Заяц грудью налег на пульт управления. Мачта поползла к небу.

– Не дотянется! – пискнула Галя, косясь на великанскую кисть, копошащуюся по щебню. Молния сделала ночь днем и декорировала ад тенями застывших чертей.

Заяц обрушил рыхлитель на Гидру. Фреза мазнула по серой харе, зубья вгрызлись в плоть, сорвали клочья шкуры. Ножи чиркнули по кости. Глаза богини потемнели. Черный кисель хлынул из раны, рот открылся шире, вдавливаясь челюстью в глину. Глеб не слышал крика твари, но в ушах появились пробки, а в висках запекло. Галя тоже сморщилась и потрогала нос. Из ноздрей капнуло красное.

В днище судна что-то толкнулось. Начался прилив. Земля лопалась, покрываясь трещинами и вибрируя. Заяц опять повел рыхлителем, но на этот раз фреза прошла в полуметре от корчащегося монстра. Лицо закапывалось в землю, а все прочее, покоящееся под озером, под котлованом, выбиралось наружу.

– Бежим… – прошептал Глеб. – Бежим! – заорал он во все горло, почувствовав, как «Ласточка» задирает корму. Камни падали с террас. Отваливались комья почвы. Глеб спрыгнул на берег, стараясь держаться подальше от видимых частей чудовищного тела. Он помог Гале спуститься. Рядом приземлился Заяц. Троица помчала по проседающему, пучащемуся, ненадежному склону. Гидра закатила глаза и вывернула руку. Шипы ее короны вонзались в глину, а розовый язык облизывал кошмарные клыки.

Галя упала, оскользнувшись. Глеб подхватил ее за талию и увлек к пьяно накренившимся воротам вверху. Эстакада складывалась, треща, и осыпалась в котлован. Платформа, с которой Галя прыгнула вечность тому назад, обрушилась в озеро, подняв темный гейзер. Прожектора мигали, лопались линзами и гасли.

– Это же Галя! – раздалось из дождя.

– И журналист! Ну везунчик!

– И наш Юнга!

Ворота открылись, трое беглецов из ада влетели в них – за секунду до того, как ворота эти упали плашмя и поехали вниз, таща за собой забор. Мертвый юер катился на заборе, как на санках, увязший в колючей проволоке.

Задыхающегося Глеба хлопали по плечам, мелькали знакомые и незнакомые физиономии. Бородачи с автоматами, кирками, ломами напоминали фотографии кубинских повстанцев, только очень худых, почти замученных в застенках Батисты. Глеб привалился к кабине грузовика, припаркованного здесь же. К нему подскочили лэповцы: Корсар и Церцвадзе. Вася порывисто обнял Галю и чмокнул в лоб.

– А где Муса? – спросил он Глеба. Прочел ответ по лицу и сжал кулаки.

– Так ты же виртуоз! Багермейстер! – твердил тощий мужчина, взъерошивая волосы Зайцу. – Куда там мне до тебя, сынок!

– Погоди, батя. – Заяц глянул угрюмо в бездну. – Ничего еще не кончилось.

– Сейчас кончится, – сказал негромко Вася. И крикнул, зажестикулировав: – Разойдитесь, мужики!

– Дорогу дайте! – вторил бугру Церцвадзе.

Пленники Ямы откатились от края площадки живой волной.

– Возьмите. – Заяц протянул Васе охотничий нож. – Не пригодился.

– Это тебе на память. – Вася потрепал мальчика по плечу и сел за руль АМО. Корсар открыл пассажирскую дверь, но Вася остановил его. – Я сам.

– В смысле – сам?

– Да тут делов! – Вася показал