один из них, истощенный, замученный, отказался идти в бой, ничего бы не вышло. Но Вася сказал, что надо сделать последнее усилие. Двухметровый Кандыба оглянулся на товарищей по несчастью.

– Ну что, братва? Намылим шеи фашистской сволочи?

И ненавидящие ухмылки исказили заросшие, худые лица заключенных. В клети у завода хранились рабочие инструменты. Кандыба руками разогнул прутья, чтобы добраться до них.

Карательный отряд состоял из дюжины вохровцев. Дезориентированные, они палили по кустам. Геодезист взвился и выронил лом. Схватился за сердце механик участка. Но большинство пуль свистели мимо.

Пленники ответили огнем из трофейных автоматов и винтовок. Камни полетели в сбившихся в кучу врагов. Брызнула кровь, и с ликующим озверелым воплем вчерашние рабы набросились на надзирателей.

«Восстание Спартака!» – подумал Заяц.

Церцвадзе окатил марионеток автоматной очередью. Начальник парка тяжелых машин первым вступил в рукопашный бой и вонзил острие лома в распахнутый рот раненого противника. Кандыба оскалился и ударом кувалды сломал руки судорожно перезаряжающему винтовку солдату. Второй удар вколотил солдата в землю.

Юер, упавший на спину, пальнул прицельно. Пожилой завхоз повалился в грязь. Но подскочивший Егорыч рубанул кайлом. Юер закричал страшно. Лезвие застряло в его грудине. Егорыч выдернул кайло, разбрызгивая кровь. Автоматчик навел на багермейстера дуло.

– Батя! – Заяц выстрелил из маузера. Не попал, но отвлек врага. Завязавший алкоголик Клим вмял лом во вражий затылок с такой силой, что у вохровца вылетело глазное яблоко и пиявка выпала изо рта. Егорыч осенил себя крестом и сказал в небо:

– Во славу Твою, Господи, – а затем всадил кайло в висок раненой марионетки.

Грузовик выехал из темноты. Вася рулил, а Корсар бил из винта по деморализованным солдатам. Те пытались отступать. За карьером скрещивались, тычась в грозовые тучи, лучи прожекторов.

«Нужно попасть туда!» – Заяц утерся рукавом. Шарахнул гром. Дождь был жирным и липким.

– Что, нравится вам, черти? – крикнул Егорыч, потрясая кайлом. – Мой Бог вашего ловчее!

– Что за бог? – поинтересовался электрик, волею Ямы переквалифицировавшийся в каменщики.

– Один-единственный бог, Отец, Сын и Святой Дух.

– Как единственный? Ты уже четверых перечислил. А я еще десяток назову.

Пуля шваркнула о булыгу в полуметре от багермейстера.

– Я тебе потом растолкую.

– Растолкуй, а то я гляжу, нормальный бог у тебя, козырный.

Стрелок высунулся из-за валуна. Церцвадзе шарахнул очередью, и мозги марионетки, смешавшись с клочьями пиявки, растеклись по камню. Двое юеров побежали к теплостанции, отстреливаясь. Кандыба кувалдой добивал подранков.

– Слышь, – окликнул гидротехника худющий зэк. – Ты про Сталина орал?

– Ну я. – Кандыба выпрямился во весь рост, озирая зэка сверху.

– Хер твой Сталин сосет, – не оробев, сообщил сиделец.

Кандыба обомлел:

– Да как ты… да я тебя… иди отсюда!

– Здоровый, а ума нет! – Зэк подтянул штаны и с видом победителя двинулся за улепетывающим врагом.

– Вы его слышали? – ярился Кандыба. – Забери свои слова обратно! Эй, я тебя запомнил!

– Не расслабляйтесь, мужики, – посоветовал Вася. – Их у котлована с десяток.

Заяц подбежал к машине.

– Вась, я вперед пойду.

– Патроны есть?

– Один.

Бригадир лэповцев протянул винтовку.

– Я налегке, – отказался Заяц.

– Это хотя бы возьми.

Заяц поблагодарил и сунул в карман охотничий ножик.

– Золотарева мне оставь, – сказал Вася.

– Не обещаю, – улыбнулся Заяц.

Грузовичок поехал, виляя кузовом. Толпа двинулась штурмовать ад. Тем же маршрутом, которым она каждый день шла на каторжные работы. Отпочковавшись от соратников, Заяц взметнулся на насыпь, идущую вдоль перемычки между карьером и картой намыва, и побежал параллельно дороге. Он неделю не видел котлована и поразился безысходности и ужасу, воплощенным в этой ямище. Покосившийся забор, вышки, колючая проволока. Горстка автоматчиков на причале, а за ними – черная воронка, прорезанная светящимися хвостами прожекторов.

«Уверен, что тебе туда нужно?»

Заяц подумал о бабушке Айте, пожертвовавшей собой ради человечества.

«Абсолютно уверен».

Молния ударила в скалу на противоположном берегу, воспламенив лиственницы. Закашляли автоматы. Марионетки прятались за компрессорами и брошенным оборудованием у станции перекачки. Бунтовщики поливали их свинцом из мглы. В дожде зажигались горизонтальные черточки.

Заяц обошел огневую позицию вохровцев, скатился с насыпи на заднице и побежал к забору. Пули подкидывали грязь вокруг него. Не вражеские, «свои» пули. Та еще удача – погибнуть, случайно застреленным соратниками. Заяц забился в тыл врага, незамеченный, притиснулся к брусьям. Забор разваливался. Обреченная стройка доживала последние часы или даже последние минуты. На глазах Зайца сама собой упала секция эстакады. Марионетка попыталась забраться на вышку, но задергалась под пулями и полетела с лестницы.

«Минус фашист».

Заяц лег на землю и прополз под занозистой доской. Туда, куда меньше всего на свете хотел возвращаться.

Каньон был раной с лужицей гноя на дне. В этой ране, пока Заяц отсутствовал, завелся паразит.

«Он всегда был там… – подумал Заяц. – Как рак».

Замерев, Заяц смотрел на существо, о котором ему рассказывала бабушка Айта. Костистое желтоглазое лицо в земле, матушка шогготов, как минимум дважды за время своего пленения превращавшая тайгу в ад. Сейчас и в семнадцатом веке.

«Так вот ты какая… беспомощная».

Он подумал о животном, опасном, но намертво застрявшем в капкане. Этот образ развеял парализующие чары. Заяц поискал глазами Галю. Возле лица стояла на коленях Стешка – что-то твердила своей богине. Там был еще толстяк-надзиратель, но Галю Заяц не нашел, как ни напрягал зрение.

«Неужели я опоздал?»

Заяц посмотрел на «Ласточку». Прожектор бил в озеро, цепляя лучом мачту с фрезой. В его свете Заяц различил человека, выплывшего из воды.

«Это что – Глеб?»

Заяц не мог сказать наверняка. Человек снова нырнул. Заяц стиснул рукоять маузера и побежал по земляным террасам, по каменным отвалам на дно каньона. Ни Стешка, ни солдат, ни серое лицо не обращали на него внимания. Вверху хлопали выстрелы. Дождь превратил склоны в вязкую кашу.

В лесной избушке Заяц расспрашивал бабушку Айту:

«Раньше у Гидры не было тела?»

«Было, но не такое, как у нас. Не из плоти, крови и костей. Плоть – ее тюрьма, похлеще мерзлоты».

«А что, если убить ее?»

«Убить физическую оболочку?»

«Да. Она освободится или того… сгинет?»

«Если сделать это до снятия печати, Гидра вернется в свой мир – а для нее это хуже тюрьмы».

Раскат грома сотряс земную твердь. Заяц скользнул за груду ряжей. Прицелиться в дожде было непросто. Он сжал пистолет обеими руками, сощурился и поймал на мушку бывшую повариху Ярцева. Поколебался и перевел дуло на марионетку. Второго шанса не будет.

Вода затекала в глаза, капала со ствола.

«Нет, промажу».

Заяц беззвучно ругнулся и рванул к понтону. Подошва поехала по глине, носок другой ноги зацепился за