На четвертый день после похорон Молли сказала, что приходил Энрико и кое-что для меня оставил. На кровати у себя в комнате я обнаружила деревянную коробку с бумагами Софии. Там были письма из медицинских колледжей, вежливо сообщавшие, что она не может быть принята — потому что не имеет американского гражданства, или потому, что у нее нет диплома об образовании, или просто потому, что она женщина. Кроме того я нашла в коробке описание различных медицинских инструментов, вырезки из газет о лекциях Чикагского медицинского колледжа, номера «Бостонского медицинского журнала» и ее записи с лекций, сложенные аккуратной стопкой.

В отдельной пачке София хранила переписку с «Благотворительной клиникой Пасифик» в Сан-Франциско. Во время нашей последней прогулки она говорила мне: там очень заботятся о бедных. В письмах из клиники ее благодарили за списки больных и умерших, которые она им прислала, за ее записи по акушерству и описания тяжелых нестандартных случаев. Некоторые я помнила: заживление ран после ампутации; повторные выкидыши в первый триместр беременности; синюшность, рахит и артрит у младенцев; непроходимость кишечника; неожиданные припадки и странные нервные заболевания у упаковщиков на колбасных заводах.

В последнее письмо было вложено объявление: клиника объявляет набор на двухгодичные курсы медсестер, первые к западу от Скалистых гор. Заявки направлять на имя доктора Марты Бьюкнелл. Женщина-врач? Я провела пальцем по напечатанному в газете имени и вдруг замерла. В углу, на полях, острым мелким почерком София написала карандашом: «Ирма?» В окно влетел теплый ветер, пошевелил мои волосы, сорочку и листок у меня в руке. Я оглядела свою комнату, такую вдруг неожиданно родную, уютную и надежную. Что же, София хотела, чтобы я уехала из Чикаго, отправилась на запад и снова оказалась одна среди чужаков? Пугающая идея.

И все таки… поступить в школу, учиться, узнать про человеческое тело столько же, сколько я знаю всего про ткани и шитье — необоримое желание именно так и сделать росло во мне вопреки страхам, как скала высится над волнами вопреки шторму. Но сумею ли я зарабатывать этим ремеслом столько, чтобы хватало на жизнь и на помощь нуждающимся? Что ж, могу поспорить, София по танцулькам не бегала. Она бегала по вызовам к больным. Просто работала.

Около полуночи я спустилась в гостиную, где миссис Гавестон хранила стопки журналов — «Новый ежемесячник Харперс» и «Скрибнерс». Положила их на стол, зажгла лампу и принялась читать статьи про индейцев, гейзеры, горы с залежами серебра и Великий континентальный раздел. Про новую канатную дорогу и многоквартирные дома Сан-Франциско. Мистер Джон Мьюр писал об озере Тахо, о рощах секвойи, которые вольно росли там еще до основания Рима, о каньонах, ледниках, пустынях и окаменевших лесах. Один из авторов, описывая порт в Сан-Франциско, заметил, что «сюда приплывают корабли изо всех крупных городов мира». У меня дрогнуло сердце. Густаво уже бывал в Сан-Франциско. Возможно, он снова окажется там. К югу от города — говорилось в другой статье — на прибрежных холмах зеленеет сочная трава, овцы и стада коров пасутся там круглый год.

Чем дольше я читала, тем яснее сознавала, что Чикаго — скорлупа, в которой мне стало слишком тесно. Я так и не легла в ту ночь, а просидела, свернувшись на узеньком диванчике вместе со своими журналами, где меня и обнаружила Молли, которая пришла заняться утренними делами.

Молли уперла руки в боки и пристально на меня воззрилась. Так она и стояла, слегка склонив голову набок, пока я рассказывала о своих планах. Я сунула ей в нос исколотые иголкой руки и горячо заявила:

— Молли, я в состоянии делать нечто большее, чем шить нарядные платья.

— Отлично. Делай, что хочешь. Но зачем тащиться через всю страну, чтобы поступить в школу медсестер? Прям тут, в Чикаго, есть Госпиталь Милосердия. Туда принимают женщин.

Я разложила на диванчике открытые журналы с иллюстрациями.

— Смотри — там совсем как в Абруццо. Ну посмотри, посмотри, какие чудесные в Сан-Франциско холмы!

— Ах ты, господи, холмы в городе, просто грандиозно. Как приятно карабкаться в гору, чтобы купить, например, хлеба. Или того лучше, открыть на вершине ателье. Что такого особенно хорошего ты видишь в этих горах?

— Сверху можно смотреть на землю у подножья, на дома, церкви, парки, на залив и океан. Знаешь, как красиво скользят тени, а по утрам внизу висит дымка… — я умолкла, услышав, как Молли хмыкнула.

— Ты, в смысле, о тумане говоришь? Ну, этого добра и в Чикаго хватает. — Молли взяла объявление о наборе на курсы медсестер. — «Соискательницы должны обладать хорошим характером», — вслух прочитала она. — Это у тебя имеется. А вот как насчет другого? «Аттестат об окончании средней школы»? У тебя он есть?

— Нет. Но я умею читать по-английски. Я читаю книги Софии.

Молли отложила газету и поглядела на меня.

— Ты просто хочешь уехать из Чикаго, правда, Ирма? Из-за того, что случилось тогда ночью?

Повисло молчание. Да, в Сан-Франциско я была бы далеко от всего того, что мне хотелось забыть. Но дело не только в этом. Я страшно устала от плоской, невыразительной земли, от летней изнуряющей жары и давящих зимних холодов. Гравюры из «Скрибнерс» пробудили во мне жгучую тоску. Мне хотелось освободиться от этого города с его бесконечными улицами и домами, заслоняющими небо до самого горизонта. Карло бы смеялся, но я соскучилась даже по овцам. В Чикаго есть белки и крысы, вороны, голуби, бродячие собаки и бездомные кошки. На заднем дворе кое-кто из наших соседей держит свиней, нередко в зарослях бурьяна между домов квохчут куры. На улицах полно лошадей и мулов, но где мирные, радующие взгляд, беспечные и бездумные овцы?

Молли потрясла меня за плечо.

— Ирма, ты спокойно можешь жить и в Чикаго. Совсем не обязательно ходить в опасные районы. Тот человек мертв. Клиника закрылась. Мы с тобой будем ходить в пятницу на танцы, ты познакомишься с каким-нибудь славным парнем, а при этом выучишься на медсестру. Это же куда лучше, чем все время переезжать с место на место и каждый раз начинать все сначала среди чужих людей.

Да, правда. В Опи моя жизнь сплеталась тонкими нитями с жизнями соседей, подобно паутине, связывая нас всех воедино. А теперь вокруг меня и в Чикаго сплелась новая паутина. Сумею ли я, порвав ее, создать еще одну среди незнакомцев?

— Ладно, хватит об этом, — Молли ткнула пальцем в потолок. Сверху раздавалась тяжелая поступь миссис Гавестон. — Их милость пробудилась. Могла бы разориться на ковер и не устраивать по утрам такой грохот. Да-да, Ваше высочество, низший класс готов приступить к работе. Пойдем, Ирма.

На кухне она усадила меня молоть кофе, а сама достала тарелки, порезала тончайшими ломтиками хлеб и стряхнула в миску крошки, для птиц.

— Ну а все же, скажи мне: почему они должны принять на эти курсы в Сан-Франциско приезжую портниху без аттестата? — спросила Молли и тут же добавила: — Намели еще, наши постояльцы хлещут кофе как воду.