Парень уже готов был выстрелить, но мужчина, схватив автомат за цевье, с такой силой рванул оружие, что у Ганса не осталось никаких шансов удержать его в руках. АКСУ, описав дугу, исчез во тьме и где-то гулко упал. Ганс вытащил пистолет, но быстрый незнакомец перехватил его кисть и сжал. Затрещали кости. Ганс закричал от боли, выронив пистолет и фонарик, который все это время держал во рту. Другая рука силача стальными тисками обхватила его горло и с поразительной легкостью приподняла парня над землей. Ганс захрипел, предчувствуя неминуемую гибель.

– Как я уже сказал, ты бедный, запутавшийся сопляк, – тихо, но отчетливо заговорил мужчина.

Ганс, задыхаясь, засучил ногами, вцепился свободной рукой в могучую кисть силача, несколько раз безуспешно дернул ее.

– Я вижу, я многое вижу, – продолжил незнакомец, – и я знаю, что из тебя мог бы получиться неплохой человек. Я могу дать тебе шанс, дать новое имя, и ты пойдешь со мной. Как это сделала когда-то моя жена Ленора. Ты согласен?

В глазах у Ганса рябило, а в ушах стоял звон. Но он уяснил, чего от него хотел силач, и кивнул. Вернее, попытался кивнуть, конвульсивно мотнув головой. Мужчина его понял и разжал руку. Парень рухнул на пол, больно ударившись локтем.

– Меня зовут Кухулин, – представился незнакомец.

Судорожно глотая воздух, Ганс долго не отвечал. Мужчина, возвышаясь могучим колоссом над полузадушенным парнем, терпеливо ждал. Наконец, когда тот более-менее пришел в себя, силач сказал:

– Возможно, скоро я покину Москву, возможно – нет. Я пока не знаю. Но в любом случае ты можешь идти за мной.

Ганс приподнялся, бросил взгляд на лежащий невдалеке рядом с фонариком пистолет, но даже не подумал дотянуться до него.

– Я никуда с тобой не пойду, – просипел парень сквозь режущую боль в горле. – У меня нет выхода. Я убил лучшего друга, мне нет пути назад.

– Выход есть всегда, – спокойно произнес Кухулин.

– Там, в Рейхе, Оля, то есть Хельга. Я не брошу ее. Она пропадет без меня. Я убил ради нее.

– То есть ты готов расправляться даже с самыми близкими, пожертвовать интересами многих ради… – силач замолчал, непроизнесенное слово застряло у него в глотке.

– Просто убей меня, убей, и все, – отстраненно сказал Ганс.

– Я вас никогда не пойму, люди. – Кухулин, пристально вглядываясь в лицо собеседника, присел на корточки. – Вы – эгоисты, ради своих мелких интересов, глупых желаний вы готовы пустить под откос весь мир. Поэтому и живете в аду. Или даже ниже ада, в бездонном тартаре. Ты знаешь, что такое тартар?

– Убей меня, – упрямо настаивал на своем Ганс. – Я никуда не пойду.

– Ты сам себя убьешь, – констатировал Кухулин. – Ты будешь медленно умирать, мечась между чувствами и обстоятельствами. Ты будешь оправдывать себя: «Да, я совершаю подлость, но делаю это ради любви, ради нее». А потом неожиданно окажется, что того, кто любил ее, уже давно нет. Ты постепенно потеряешь вкус к жизни и в конце концов погубишь и себя, и свою возлюбленную. Вот и вся твоя любовь.

– Убей меня! – заорал Ганс, не обращая внимания на боль в горле. – Убей меня!

– Нет! – отрезал Кухулин, резко поднялся и бесшумно исчез во тьме.

Станция-призрак опустела. На поле битвы остались два трупа и парень с разбитой душой. Одинокий, в холодной и пустой черноте, Ганс Брехер, звавшийся когда-то Ваней Колосковым, разрыдался.

Фольгер, Ленора и Кухулин встретились перед перегоном, ведущим на станцию Боровицкая, в Полис. Случилось это как-то неожиданно. Каждый из них был в своем пласте реальности, с кем-то общался, с кем-то сражался, не замечая, что рядом, быть может, всего лишь в нескольких метрах, с товарищем происходит то же самое: он с кем-то разговаривает, с кем-то борется, видит что-то свое. И вот Полянка их отпустила, и пути вновь сошлись; сознания двух людей и одного суператора влились в сумрачную матрицу единого восприятия метрошной действительности. Ленора оставила на станции подаренный Феликсом нож фирмы «Камиллус» с непонятной надписью на пятке, зато нашла новенький противогаз. Фольгер приобрел пистолет Ярыгина, а Кухулин остался при своих, – только лицо его стало отчего-то еще более угрюмым и задумчивым, нежели раньше.

– Я выполню свою часть уговора, – сказал Феликс, высыпая в рот остатки психостимулятора из пробирки – Покажу вам звезды Кремля, пускай даже ценой своей жизни, – она мне все равно не нужна. В любом случае это мой последний поход на поверхность.

Никто ему не возразил.

Троица брела по туннелю молча. Они потеряли всякую осторожность, и даже когда мимо них прошли с громоздкими тюками караванщики, ни Феликс, ни Кухулин, ни Ленора даже не взглянули на вооруженных здоровенных мужиков. Вязкая печаль струилась в их душах. Фольгер мечтал вернуться на Полянку к своей возлюбленной. Кухулин хотел, наконец, прикоснуться к великой тайне, чтобы окончательно выбрать: оставаться ему в Москве и начинать смуту или покинуть навсегда мегаполис. А Ленора не знала, что ей дальше делать; она была в смятении.

Начальник погранпоста с татуировкой в виде двуглавого орла на виске без малейшего интереса взглянул на протянутые ему паспорта, вяло осмотрел путников и сказал:

– Вас ожидают.

– Нас? – удивился Фольгер. – Кто?

Пограничник не удостоил вопрос ответом, поманил ладонью путников и зашагал к станции. Троица последовала за ним.

Боровицкая была ослепительна. Яркий, непривычный после полутемных станций и мрачных туннелей свет давил. Зажмурившись, ожидая, пока глаза привыкнут, Фольгер тихо произнес:

– Никогда не понимал, к чему такие неуемные траты электроэнергии…

– Полис – светоч метрополитена, и теней здесь не должно быть совсем, – сказал появившийся словно из ниоткуда мужчина в балахонистом одеянии.

Это был один из тех троих, кто помог Феликсу, Кухулину и Леноре справиться с глаберами во время Игр. В лице его, худом и остроскулом, читалась легкая надменность, а цепкий острый взгляд серых глаз заставлял испытывать дискомфорт.

– Я – Спица, – представился мужчина, поправив кукри, висящий на офицерском ремне. – Иногда меня называют агентом Спицей, но это не совсем правильно.

Фольгеру вдруг пришла мысль, что Полис на самом деле не светоч, а вампир метрополитена, вурдалак, высасывающий электроэнергию из соседних станций. И нестерпимо яркое освещение здесь возможно только потому, что оно вообще отсутствует, например, на Павелецкой радиальной или Полянке. Для того чтобы одни купались в свете, другие должны тонуть во тьме. И делиться богатые с нищими не будут: ни электричеством, ни едой, ни знаниями, ни гуманизмом. Однако Феликс решил не озвучивать свою мысль.

– Мило, – сказал он, – у браминов, оказывается, тоже есть свой спецназ.

– Я не из спецназа, я самый обычный книжник, который служит Полису и своему господину. Возьмите, у нас слишком ярко, – Спица жестом отпустил начальника погранпоста, достал из кармана трое солнцезащитных очков и протянул их Феликсу и его спутникам.