– Пришла пора сказать ciao! – крикнула я, подняла его рваную, грязную рубашку и засунула пистолет в джинсы. До самого берега я шла не оглядываясь. Там я села на скамейку, закурила и стала наблюдать за тем, как море меняет цвет, становясь из темно-коричневого чуть менее темно-коричневым. Пять утра. Интересно, скоро ли он поймет, что минут через сорок вода покроет его с головой? Он и сам пытался убить меня на пляже, по-моему, получился очень поэтичный повтор. Вода уже протягивала к стулу свои пожелтевшие от никотина пальцы.

На море можно смотреть бесконечно, потому что сразу ясно: что бы ни происходило, волны будут все так же биться об этот берег бесконечное количество «завтра». Мне кажется, именно это имел в виду художник. Странно, но мы находим утешение именно в собственной ничтожности. Мы ждали вместе, и через некоторое время, под ласковый шепот волн, я почти забыла, что сидящая на стуле фигура – не скульптура, как все остальные, а живой человек. Сейчас это не казалось мне важным. Уверена, что и да Сильве раньше это тоже было не важно. Я вспомнила, как на ферме в Калабрии он спокойно рассказывал о том, что корабли с беженцами иногда сбрасывают в море свой живой груз. Именно это безразличие – единственное, что реально сближало нас по-настоящему.

Потому что мы с ним были очень похожи, очень. Я наблюдала за ним. Легкость, с которой он вел двойную жизнь, его безжалостность, спокойное принятие необходимости насилия. И я подумала, как и все печальные бабы, которые сидят на берегу моря и рыдают по безвозвратно ушедшей любви, что, возможно, он все-таки любил меня. Просто надо быть собой, и тогда обязательно найдется человек, который полюбит тебя именно такой, какая ты есть. Да Сильва увидел меня по-настоящему, он знал, кто я такая, знал, сколько всего я совершила. В Танжере я сказала ему, что лучшее оружие женщины – неожиданность, но на самом деле лучшее оружие, конечно, любовь. Под конец мне удалось убедить себя, что любовь исцелит его, исцелит нас обоих. Могло случиться и так. Я много раз создавала себя, разрушала и создавала заново, но он мог стать моим шансом измениться по-настоящему. А потом он лишил меня этого. Не в тот момент, когда я поняла, что он готов пожертвовать мной, а в тот момент, когда я поняла, что, сделав это, он ровным счетом ничего не почувствует. Он не смог спасти меня, поэтому и я не могла спасти его.

Вода уже дошла почти до променада. Голова да Сильвы давно исчезла под блестящей поверхностью. Любовь делает нас доверчивыми. Наивными. Медленными. Поэтому если мужчина считает, что женщина доверчивая, наивная и медленная, то это и есть его слабое место. Я действительно на какое-то время стала доверчивой, наивной, медленной. Но под конец да Сильва расслабился настолько, что стал меня недооценивать. Он думал, что видит меня насквозь. Некоторое время мы оба так думали, но, выходит, мы оба ошибались. Я свернула рубашку, бросила взгляд на появившихся на променаде любителей утренних пробежек и кинула рубашку в волны. Она развернулась в воде, беспомощно раскинув рукава, словно руки. Где-то над завываниями ветра с Атлантики раздавался чей-то плач. Возможно, мой. Возможно, потому, что оказалось, что «навсегда» – это не так уж и долго.

Пора делать следующий ход. Но сначала, похоже, стоит позавтракать. На главной улице за променадом уже открылось первое кафе, и запах соленого жира стал наполнять собой соленый воздух.

– Все в порядке, принцесса? – спросил меня парень за стойкой.

– Ага, спасибо! – улыбнулась я.

Бекон, два сэндвича с яичницей, крепкий заварной чай, соус «HP». Как приятно вернуться домой!

С мамой мы встречались в одиннадцать в кафе в галерее Тейт в Альберт-Доке. Фургон я припарковала в восемь часов на Ганновер-стрит, улеглась на передние сиденья, поставила будильник и поспала пару часов. Матрас в задней части фургона почему-то не показался мне соблазнительным. Когда сработал будильник на телефоне, я взяла бутылку воды, почистила зубы, протерла лицо влажной салфеткой, переоделась в синий кашемировый свитер для летней английской погоды и пошла пешком в сторону Мерси.

Выглядела мама отлично. Иногда я казалась себе такой чертовски старой, что даже забывала, что маме всего лишь сорок семь. Лицо, конечно, выдавало возраст, но зато она вставила зуб, сделала мелирование, немного подкрасила лицо бронзатором, и кожа стала казаться куда моложе. А еще она принарядилась: белая рубашка и яркий шарфик, коричневые ботильоны, хорошо сочетающиеся с сумкой «Малберри», которую я прислала ей в подарок.

– Все хорошо, Джуди, – говорит она.

Так меня никто не называл с тех пор, как умерла Лианна, моя подруга детства. Я выше матери, поэтому наклоняюсь, чтобы поцеловать ее в щеку, пытаясь не принюхиваться с подозрением, но она хватает меня за руку и на секунду подносит мою ладонь ко рту:

– Со мной все в порядке, дорогая.

– Да. Выглядишь прекрасно, как будто стала следить за собой, да?

– Хожу в бассейн в спортивном центре. С Мэнди. У них там теперь сауна есть и все такое.

– Чудесно!

– Будешь что-нибудь заказывать?

– Только кофе. Я позавтракала, – ответила я, умирая от желания закурить.

– Я тогда капучино возьму. Ты… надолго? – неуверенно спросила она.

– Нет, не могу… Мне… мне надо возвращаться на работу.

– В Италию?

– Да. Я приехала просто кое-что передать. Картину.

Нам принесли кофе, мы стали размешивать сахар, а потом одновременно подняли чашки, и тут мама поймала мой взгляд и поставила чашку на стол, так и не сделав глоток.

– Читала в газетах. Потрясающе! Но я ничего никому не сказала, – быстро добавила она.

– Да, все прошло очень удачно. Мои клиенты в восторге.

– Еще бы! Послушай, Джуди, прости меня.

– За что?

– За все. За выпивку. Я знаю, что не могу вернуть все назад, но мне действительно очень жаль. Я понимаю, почему ты не приезжала.

Да, я не приезжала двенадцать лет.

– А теперь я до смерти горжусь тобой. Вся эта история с картиной… Тебя даже по телевизору показывали. Ты действительно смогла стать человеком.

– Мам, мы не в шоу Джереми Кайла. Перестань. Насчет выпивки я все понимаю. Как тут не запить, если одна твоя дочь убила другую?

– Не говори так!

– Но это же правда? – Я наклонилась над столом, заметив, что американо мне принесли в банке из-под варенья. – Я убила Кэтрин.

– Это был несчастный случай! Мы с тобой обе это знаем! Ужасный несчастный случай!

– И ты обвинила в этом меня!

– У меня не было выбора, Джуди! Иначе они бы забрали тебя у меня!

– Нет! Ты сказала так, потому что ты знала, что это сделала я!

– Ты за этим приехала? Помучить меня?

– Нет! Я хотела увидеться с тобой. Хотела…

– Понять? Я и сама не понимаю. Я знаю, что я неудачница. Справляюсь как могу. Но ты? Почему ты… такая? Этого я не знаю, тебе лучше знать.