Бобер поставил сковороду на плиту, соединенную с мойкой, и достал из холодильника Эйнара яйца, сыр и бекон.

– Более того, я не верю, что ты хотел убить меня, как утверждал в нашу последнюю встречу. – Саге казалось, что она сильно рискует.

– Может быть, и нет. Возможно, так бывает, когда имеешь дело с сиренами. Так не хочется, чтобы они умирали. Не это ли делает их такими опасными? И ведь знаешь, что они все погубят, но мысль, что они исчезнут, невыносима.

Бобер зажег горелку и стал растапливать на сковороде масло.

– Пойдем в комнату дневного пребывания, – сказал Юрек.

Они оставили Бобра у плиты и вышли в коридор. Юрек не торопясь отодвинул кресло-каталку.

– Я помню, как ты рассказывал о своих первых убийствах, – сказала Сага.

– Правда?

– Ты говорил, что было так странно… как будто ешь что-то, что раньше казалось несъедобным.

– Верно.

– Ну, а теперь как?

– Просто физический труд.

– И ты ни разу не испытал удовольствия? – спросила Сага.

– Ну почему.

Женщина за дверью закричала так, что сорвался голос.

– Трудно себе представить, – заметила Сага.

– Удовольствие, может быть, неверное слово, но когда я после папиного самоубийства убил того, первого… это было как успокоение, как будто решил хитро составленную задачу… Я вешал его на крюк и объяснял ему, почему это происходит.

– Значит, объясняя ему, ты и сам все понял… как ты восстановишь порядок вещей, или как там это называется, – сказала Сага, когда они проходили мимо огнетушителя, стоявшего на полу.

Юрек не ответил.

Они вошли в комнату, где до этого Бобер поджидал Сагу.

Старуха, стоявшая по другую сторону дивана, забормотала и осторожно потыкала во что-то палкой.

Юрек жестом указал на стол с небольшим ноутбуком. Они обошли темный аквариум и сели друг против друга. Пустой рукав упал на стол, и Юрек сбросил его правой рукой.

Сага перевела взгляд на старуху за диваном и тяжело сглотнула. Старуха тыкала палкой в отпиленную голову. Казалось, женщина не понимает, что за предмет лежит у ее ног, но явно тревожилась, словно не могла взять в толк, что здесь не так. Словно верила, что сможет решить проблему при помощи своей палки.

По полу медленно перекатывалась голова мужчины лет тридцати с густой черной бородой. Очки слетели и лежали в луже крови.

Сага отвела взгляд от дементной старухи и услышала свое собственное дыхание. Глядя в темный аквариум, она думала: надо вынести эту встречу, надо сохранять спокойствие.

– А ты никогда не испытывала удовольствия от убийства? – спросил Юрек.

– Только однажды. Когда стреляла в тебя. – Сага выдержала его взгляд.

– Неплохо.

– Потому что ты обманом заставил меня поверить, что я убила свою мать. – Сага тут же пожалела о сказанном.

Не надо было говорить о матери.

Она вообще не хотела обсуждать мать ни с кем. Ей от этого делалось плохо.

Старуха палкой потащила к себе очки, попятилась, и на пластиковом полу остались узкие кровавые дорожки. Женщина оглянулась на дверь, что-то проворчала, потом, кажется, забыла про очки и заковыляла в коридор.

– Я полагал, что ты сделала это нарочно. – Юрек откинулся на спинку стула. – Это было бы совершенно естественно. Но я ошибся.

– Да.

– Тебе было всего восемь лет. И чисто юридически ты не могла нести за нее ответственность, но ты могла бы спасти ее. Всегда можно спасти другого.

– Ты не знаешь, о чем говоришь. – Каждый вдох давался Саге с трудом.

– Я ничего о тебе не знаю, я и не утверждаю, что знаю тебя. Но ты, вероятно, ходила в школу, как любой ребенок в Швеции.

– Да.

– И ты хочешь сказать, что никто ничего не видел? Не замечал, что ты иногда не спала по несколько суток, что ты приходила в школу с синяками на лице и…

– Мама никогда не била меня, – перебила Сага и сжала губы.

– Разве она не бывала жестокой? Ты рассказывала, что не хотела снимать куртку, потому что стыдилась синяков.

Сага попыталась изобразить утомленную улыбку, чтобы скрыть нервозность. Юрек питается чужой тьмой.

Он рассчитывает вызвать у нее потрясение, вывести из равновесия своей жестокостью, но Сага уже просчитала все его трюки. Она не собирается приглашать его в свои тайны.

– Мама никогда не била меня, – повторила она спокойнее.

– Я этого и не говорил. Ты обходилась без чужой помощи, нормально обходилась, но ты могла бы спасти ее. – Вальтер вытер руку о клетчатую рубашку на груди.

– Я понимаю, куда ты клонишь.

– Единственное, что тебе надо было сделать, чтобы спасти мать, – это рассказать кому-нибудь, как обстоят дела у вас дома, – медленно проговорил Юрек. – Но ты по какой-то причине решила, что это будет предательством. Именно это и убило твою мать.

– Ты ничего не знаешь.

Сага облизала пересохшие губы и поняла, что они дрожат.

Вальтер не мог этого знать, но она помнила то утро, когда она не спала уже трое суток, а матери стало лучше, и она испекла на завтрак блины. Перед тем как Сага ушла в школу, мама взяла с нее обещание никому не рассказывать, что случилось ночью.

Это было давным-давно, Сага уже не помнила, что именно произошло, но помнила слова матери: если Сага кому-нибудь расскажет, то попадет в детдом.

Сага медленно встала и отвернулась.

Может, речь шла о совершенной ерунде, но почему мать сказала, что лишится родительских прав, если Сага все расскажет?

– Я не утверждаю, что ты хотела ее убить, – говорил Вальтер ей в спину. – Но ты не стала спасать ее, и это более чем понятно, учитывая, что она с тобой вытворяла.

Сага поняла, что уже впустила Юрека в свою голову.

Она подняла взгляд на обои с простеньким узором, цветочные венки, и попыталась успокоиться.

Ну и что, сказала она себе. Это часть ее плана, все под контролем.

Она знала, что особое умение Вальтера мешать правду с ложью способно отпирать тайные двери, ведущие в катакомбы. Но она, Сага, остановит его сейчас, не пустит его дальше.

Конечно, он прав, говоря, что кто-то в школе должен был заметить плохое самочувствие Саги. Сага помнила, что у нее были синяки на шее и верхней части рук, что она бывала ужасно усталой. Разумеется, в школе с ней пытались поговорить, водили ее к школьной медсестре и куратору.

Сага снова повернулась к Юреку, осторожно кашлянула, встретилась с ним взглядом.