– Петрович, – с медальоном мальчишка говорил на чистом русском почти без акцента, только немного чувствовалось, что язык ему пока непривычен, – там с тобой поговорить хотят.

– Кто?

– Рабы, которые в трюме сидят.

– Значит так, Карзиныч. Запоминай. Мы не используем рабский труд. У нас это не принято. Свободный человек, когда чувствует свою выгоду, работает намного лучше. Это выгодно и правительству, так как есть с кого налоги собирать. В трюме у нас сейчас сидят не рабы, это спасенные из рабства люди. Как только достигнем берега, всех отпустим. Это понятно?

– Да, учитель.

– Тьфу ты. Не учитель я тебе! Понимаешь?

– Да, учитель!

Хочется наорать на парня, но усилием воли сдерживаю эмоции. Хрен с ним. Пусть называет, как хочет. Учитель? Лады. Будет тебе учеба. Потом не плачь.

– Пошли, посмотрим, кто там говорливый такой.

Гномы мне тоже нравятся. Я говорю о членах экипажа Дария. Морды недовольные, но договор исполняют.

Команд слушаются. Быстренько открыли крышку трюма. Заглядываю вниз.

– Кто звал?

Костя уже наготове с арбалетом. Молодец парень. Прихватизировал один из защитных бортовых щитов и, начертив на нем мишень, постоянно тренируется в стрельбе. Кстати, они с Карзинычем хорошо ладят. Парень ему постоянно помогает заряжать магический накопитель арбалета. Договорились ведь как-то, даже без знаний языков друг друга. Димон тоже входит в их компанию. Ленка взялась помогать им. Молодцы, ребятки. Вот кем-кем, а этими я доволен. Димка, кстати, очень интересуется машинным отделением. Буду делать из него механика.

– Я звал. – На центр трюма из-под подзора выходит мужик.

– Что тут у вас? – Это Иваныч подтянулся на суету.

– Да вот, – отвечаю, – наши узники переговоров требуют.

– И чего хотят?

– Так сейчас узнаем. – Снова перегибаюсь через комингс: – Чего хотел?

– Поговорить.

– Добро. Поднимайся на палубу. Только без резких движений.

Мужик начинает карабкаться по скобтрапу, а я открываю наклонную лючину, предварительно отодвинув засов. Вылез. Чумаз, бородат и сильно вонюч – настоящий полковник. Ну, дык понятно, мыться-то негде, а выпускать на палубу для омовений опасно. Бывший раб (впрочем, он об этом пока не знает) держится с достоинством. Мой скептический осмотр заметил.

– Воняю? – спрашивает с грустной улыбкой.

– Есть маленько. Представься.

– Лейан Незус. Бывший командир бывшего отряда наемников.

– Сергей Петрович, – протягиваю ему руку.

Тот ее пожимает автоматически, а на лице выражение крайнего изумления.

– Чему удивился? – спрашиваю. Хотя понятно чему. Он ведь раб. Ниже падать в этом мире некуда.

– Рабам руки обычно не подают, – подтверждает он мою догадку, щелкая пальцем по жесткой коже рабского ошейника.

– Это мы сейчас поправим. – Настраиваюсь на магические плетения этого атрибута и уверенно тяну ману в себя.

С легким треском края ошейника расходятся и он падает на палубу. Кар тут же его подбирает и прячет в сумку. Наверно, дорогая штука, раз он так поступил. Вряд ли лелеет надежду обзавестись собственными рабами.

– Теперь ты больше не раб. По приходу со всех остальных снимем ошейники и отпустим. Мы рабами не торгуем. Предпочитаем дружить. Я ответил на ваши вопросы?

– Ну… в общем да, – кивает Лейан. – Правда, теперь возникли новые.

– Излагай.

– Почему?

– Что почему? Почему отпустил? Так я уже вроде ответил. Что непонятно?

– Да все, если честно.

– Ну, так и не забивай себе голову.

– Но что ты потребуешь взамен?

– Мне ничего не нужно. Успокойся. Иди, обрадуй людей и скажи, что завтра утром будем в Бонаре.

Мужик задумчиво удаляется. Видно, что растерян. Готовился, видимо, к тяжелому разговору, продумывал аргументы торга за свою свободу, возможно, услугами какими-то собирался рассчитываться, а тут раз и ничего не надо. Непонятно. И опасно к тому же. Ведь очень часто, когда говорят, что ничего не надо, на самом деле подразумевают, что хотят абсолютно все. Мыслю, что подобный расклад не только в нашем мире является нормой. Больше в течение дня каких-либо значимых событий не произошло. Народ, с небольшими перерывами, продолжал впахивать в носовом трюме, костеря между собой тупого моремана в моем лице, который придумывает бесполезную работу. Вахты на баке и корме неслись исправно. Несколько человек, вызвавшихся быть боевыми единицами, под руководством Полозовой осваивали стрельбу из арбалетов. Гномы и без меня знали, что делать. Один стоял за рычагами на мостике, два других отдыхали, готовясь заступить ему на подмену, еще один болел от переизбытка арбалетного болта в ноге. Иваныч занимался трофеями. Что-то сортировал, подсчитывал, перекладывал. При деле и ладно. Вполне возможно, что сам себе дело придумал, лишь бы вместе со всеми в трюм не лезть. Иришка с явным удовольствием рисовала буквы на грубых листках бумаги местного производства и заставляла Карзиныча выписывать их в строчку, многократно повторяя. Как в начальной школе, в прописях. Парняга старается, аж кончик языка от усердия высунул. Девочка моя ему что-то говорит, он кивает, соглашаясь. Вместе смеются.

– Ты заметил, как Михаил смотрит на Кирюшу? – со спины незаметно подходит Ефимовна. – Как бы беды не вышло.

– Заметил. Тем хуже для него. Если не хватит ума по-человечески объясниться, то Карзиныч его угомонит с гарантией.

– Этого и опасаюсь. Как наши подобное воспримут?

– Наталия Ефимовна, Кар уже наш. А для меня лично он более наш, чем все эти.

– Многие этого не понимают.

– И что прикажешь делать мне? Уговаривать? Сама знаешь, дохлый номер. У Михаила в голове сейчас вместо мозгов гормоны булькают. Любые разговоры воспримет как нотацию.

– Но попробовать стоит. Нехорошо если между своими разлад пойдет.

– Лады. Поговорю.

Разговор получился нехорошим. Как я и думал, мозг парня отключился под воздействием химических процессов в организме. Любит он ее, видите ли. В мой адрес упреки кидал. Мол, плохой я отец, раз бросил ребенка, а потому права за нее решать более не имею. Еле удержался, чтобы не сорваться. Выбесил он меня. Очень хотелось свернуть зарвавшемуся щенку шею. Я ведь и не собирался ничего решать. Хотел только, чтобы он сам объяснился с девчонкой. Вот только услышать меня он даже не пытался. А вообще, интересная позиция у человека, я, значит, по его единственно верному мнению, за нее не имею права решать, а он себе такое право сам присвоил и уже все решил. Собственно, чего ожидать было от подростка? Вот же еще проблема на мою голову. Детский сад. А объясняться он так и не стал. Струсил. Тогда я подключил Полозову, чтобы она поговорила с Ириной. То есть обратила ее внимание на обостряющуюся ситуацию. Меня как советчика дочь вряд ли воспримет. Посмотрим, чем дело кончится. Остальное время, до наступления темноты, я потратил на медитацию, как советовал длинноухий. Я специально тянул время, не разрешая дать полный ход. По расчетам Дария, мы должны были прибыть в Бонар к вечеру. Что меня абсолютно не устраивало. Карзиныч сказал, что в это время власти не любят работать. Значит, надо рассчитать скорость хода так, чтобы прийти утром. А то гномы подсуетятся раньше времени, им-то как раз без разницы, вечер, утро, день. В этом случае мне снова придется играть по их правилам, на их же поле, чего очень бы не хотелось. Так что сам прослежу, чтобы подчиненные Дария не хулиганили с подачей пара.