театр обстоятельств, судеб и вещей выстроится таким образом, чтобы ты смог стать тем, кем хочешь быть. Ты будешь играть когда другие с дипломами будут за деньги делать заученные движения, нехотя и без души. Ты будешь удивлять в то время, когда казалось бы никому ничего из всего этого уже не будет нужно. Ты будешь заставлять людей думать, когда в обществе будет царить трафаретная монотонная потребительская серость. Рано или поздно о тебе скажут: «Он — артист», и это будет твоей победой.

Тот, кто кожей чувствует колебания воздуха и гармонию звуков, становится музыкантом даже если он не знает нот, и именно его песни поются миллионами и обретают вечную жизнь. Тот, кто не только видит цвет, но и ощущает его глубину и температуру, становится художником даже если он не может грамотно написать свое имя. Тот, кто нутром может прочувствовать ситуацию, прощупать черты характера персонажа, а после показать это с помощью умения двигаться, смотреть и говорить, становится артистом. У них не будет диплома в кармане, но у них будут играть глаза. Они не смогут похвастаться годами обучения в классе Коллинза, но их имена скорее будут на слуху у народа, чем его громкая фамилия. Они могут не знать слова «мизансцена» и будут заменять его набором слов, приблизительно ее описывающих, но это им и не будет нужно, потому что искусство выстраивать мизансцену будет у них в крови и в их ДНК. Такие артисты всегда будут невидимо идти рядом с тобой, готовые составить тебе конкуренцию. Будь готов к встрече с ними, потому что они всегда будут оригинальными, и не воспринимай их как врагов, а постарайся научиться у них чему-то. Ты сам бы был одним из них, не попади ты в Театральный. Разреши поинтересоваться: дед настоял?

— Да, когда встал вопрос выбора образования, дед стал активно участвовать в домашних дебатах, — подтвердил Аарон. — Если бы не он, я был бы сейчас дипломированным юристом и умел бы составлять длиннющие тексты, используя этот стерильный юридический язык…

— …и если бы кто-то после окончания института вдруг предложил создать юридическую контору и работать в какой-то конкретной области ты бы с радостью согласился? — предвосхищая отрицательный ответ, подкинул вопрос Филипп.

— Может быть и согласился бы. Но я однозначно не захотел бы начать работу прямо сейчас. Я бы предпочел отдохнуть.

— Вот! Именно это и захотело сделать большинство твоих однокурсников, которым ты вдруг после сдачи диплома и аж двух дополнительных спектаклей вдруг в субботу вечером предложил активно работать.

Аарон молчал. Филипп улыбался.

— Это — твоя Мечта, Аарон. Другие пока не готовы к тебе примкнуть. Дай им время. Я уверен, не все они успокоились, получив диплом на руки. Кто-то из них скоро почувствует голод — созидательный голод, который не дает покоя, пока не начинаешь что-то делать. К сожалению, никто не сможет им дать гарантию того, что они не почувствуют настоящий голод, но такова судьба всякого, кто идет за своей Мечтой, как за звездой — по прямой, через реки, горы, ущелья и болота. Голод, холод, отсутствие диплома, посредственность, грубость, непонимание — все, с чем придется столкнуться на пути и что будет мешать, надо будет преодолеть, потому что это правильно. В этом заключается суть высшей справедливости.

С минуту оба собеседника молчали. Аарон сконцентрировал внимание на музыке, тихо звучавшей где-то за барной стойкой, за которой все это время суетился бармен, наводя порядок в своем хозяйстве. Филипп о чем-то размышлял, когда ход его мысли прервала короткая и печальная фраза Аарона.

— Каким мне сейчас сложным кажется все.

— Если бы ты знал, как на самом деле все просто, — попытался приободрить его Филипп, улыбнувшись. — Ничего страшного. Будем чаще говорить и все быстро встанет на свои места. Даже если нам никто не позвонит, мы все равно будем работать. Ведь будем?

— Будем, — тихо ответил Аарон.

— Но нам позвонят.

Глава 7. В ожидании события

Лето в этом году выдалось небывало жарким, изнуряющим, отбивающим охоту что-либо делать. «Оказаться бы сейчас у моря, или хотя бы в какой-нибудь северной стране», — думал каждый третий в городе, в то время как остальные либо вообще не могли о чем-либо думать и только и делали, что обливались холодным душем и меняли вымокшую одежду, либо им было, как всегда, все равно. В числе тех, кто плюс к этому еще и корил себя за то, что до сих пор не установил в доме кондиционер, был Филипп. Сам он снимал квартиру и не мог принимать решения подобного рода, но, зная сговорчивый характер хозяев, он не исключал вероятности того, что его предложение может быть воспринято с энтузиазмом. «Ведь им же и дальше сдавать эту квартиру будет легче, да и сами могут жить в комфорте», — убеждал он пока что сам себя.

В один прекрасный день он наглухо зашторил окна перед выходом из дома и вернулся уже после захода солнца. Первым делом он поспешил заполнить помещение вечерней субстанцией, для чего раздвинул шторы и открыл все окна. Филипп сразу ощутил свежесть вместо обычного раскаленного воздуха и вспомнил, как еще его бабушка рассказывала о том, какую пользу приносили в свое время ставни.

— Век живи — век учись! — сказал он сам себе.

— Все равно дураком помрешь, — ехидно закончил избитую поговорку Большой Страх и хихикнул. — Да и не учится он особо, если честно. Все те же ошибки, все тот же ветер в голове.

— Да ладно тебе, не ворчи, — вступилась за Филиппа Здоровая Дерзость. — С какого-то времени он снова начал взрослеть — в хорошем смысле этого слова. Ты ведь помнишь каким он был лет пятнадцать назад? А потом минуло каких-то десять лет и что с ним стало — помнишь?

— Еще бы не помнить, конечно помню. Мне даже скучно было от того, что нечем было его запугивать.

— Я тоже была не у дел, даже думала, что меня вообще не призовут в силу обстоятельств… — Здоровая Дерзость криво улыбнулась. — Кто бы мог подумать что этот лоботряс