На мгновение он смотрит на карточки в своих руках, и тяжело сглатывает.

– Мама о многом мечтала, как и все матери для своих детей. Она хотела, чтобы наша жизнь была наполнена смыслом, достижениями… и любовью. Любовь моих родителей была настоящим чудом, вы все видели это. Они были предназначены друг для друга. И вы, как и моя бабушка, Ее Величество Королева, ждали не особо терпеливо, – Николас дарит скромную улыбку, и в толпе слышится эхо хихиканья, – что я найду такую любовь.

Кажется, что его сейчас стошнит. Он сжимает челюсть, будто пытается удержать слова. Затем он смотрит в камеру и хмурит брови.

– Сегодня дни ваших ожиданий подойдут к концу. Я расскажу вам о монархии, о моем будущем с женщиной, на которой женюсь.

Я прикусываю щеку изнутри. Я не могу это сделать… Боже, с чего я взяла, что смогу это посмотреть?

– Она хотела бы быть здесь со мной сегодня, но… обстоятельства… сложились так, что это невозможно. – Он проводит рукой по своим темным волосам, потирает затылок, таращась на карточки в руках.

– Итак, я объявляю, что я… что я… – Он запинается, а я теряю возможность дышать.

Он не двигается несколько секунд, не говоря ни слова.

А после… смеется. Резкий и горький звук раздается, пока он сжимает свой нос и качает головой.

– Я – лошадиная задница.

Элли подпрыгивает со своего кресла.

– Я знала! Это же как в Джерри Магуайере! Он – Джерри Магуайер, а ты – его вторая половина!

Потом он продолжает.

– У меня появилось то, что было у моих родителей, – яростно говорит Николас, хватаясь за край трибуны. – Я держал это в своих руках. Любовь женщины, которая не родилась в королевской семье, но которая благородней, чем кто-либо, кого я знал. Знакомство с ней… многое изменило. А любовь к ней… вернула меня к жизни.

По толпе раскатывается волна шепотков, и Николас хмурится.

– Но я предал ее. Я усомнился в ее любви и честности. И мне жаль… – Он смотрит в камеру; зеленые глаза светятся, будто бы он смотрит прямо на меня. – Мне так чертовски жаль.

Через мгновение он поднимает глаза к толпе. Его голос становится резче, категоричнее с каждым словом.

– Но я больше не предам ее. Я не откажусь от мечты моей матери, я больше не буду игнорировать плач моей души. – Он качает головой. – Ни ради страны, ни ради короны.

Он делает паузу и скользит языком по своим губам.

– Сегодня я должен был назвать вам имя женщины, которая однажды станет королевой. Но я не могу этого сделать. Потому что я облажался, – хмыкает он. – По-королевски.

Затем он наклоняется вперед.

– Вот что я скажу вам сегодня: я женюсь на Оливии Хэммонд или вообще никогда не женюсь.

И толпа сходит с ума.

Матерь божья.

– Матерь божья! – кричит Элли.

А Марти задыхается.

– Ты будешь королевой, Лив! Как Бьенсе! – он машет руками перед своими глазами. – Я могу заплакать.

Только… я не буду. Я не могу.

– Он не может этого сделать. – Я поворачиваюсь к Логану. – Он может это сделать?

Логан тревожно сжимает губы. Затем переводит взгляд на меня и качает головой.

Один из репортеров поднимается; его затылок появляется в углу экрана. Он выкрикивает сквозь весь этот шум свой вопрос:

– Принц Николас! Закон гласит, что наследный принц может жениться на женщине благородного происхождения или на простолюдинке, но гражданке Весско. Оливия Хэммонд таковой не является.

Я смотрю на телевизор, парализованная сотней эмоций.

Толпа стихает в ожидании ответа Николаса.

– Нет, не является, – мягко отвечает он, смотря вниз.

Затем он расправляет свои плечи и поднимает голову.

– Что ж, сегодня я, Николас Артур Фредерик Эдвард, отрекаюсь от всех прав на трон Весско. С этого момента мой брат, Его Королевское Высочество Генри Джон Эдгар Томас, становится принцем Пембрук.

Толпа ревет, как бразильские футбольные болельщики после гола.

Генри просыпается и поднимает свою голову. Моргает.

– Подождите. Что?

Николас похлопывает его по плечу и широко улыбается.

– Это теперь твое, Генри. Ты справишься, я знаю.

Николас поднимает свои руки вверх.

– Больше никаких вопросов, мне нужно многое сделать. Спасибо за ваше время. – Он поворачивается, чтобы уйти, но затем передумывает и возвращается на подиум. – И еще. – Николас смотрит в камеру, и мне кажется, что он словно прикасается к моей коже. – Ты просила предупредить тебя, Оливия. Я иду за тобой, любимая.

И этот сукин подмигивает.

Он исчезает с экрана, поток репортеров следует за ним.

В кофейне царит тишина, за исключением обалдевшего ведущего новостей. Марти выходит наружу, набирает номер телефона своего нового парня и обсуждает с ним лучший романтический жест всех времен. Элли валяется на полу. Думаю, она где-то между «Артуром» и «Эдгаром» потеряла сознание. Я медленно поворачиваюсь к Логану.

– Это только что произошло?

Логан кивает.

– Это случилось, девочка.

– Я не могу поверить… Что он натворил?

– Николас отрекся от короны ради тебя. – Его темные глаза дьявольски горят. – Всегда знал, что он умный парень.

Требуется минута, чтобы все это постичь. Повторение про себя, кажется, помогает.

– Он приедет.

– Так он сказал, – соглашается Логан.

– Он приедет сюда… за мной.

– И эту часть я тоже слышал.

Так много нужно сделать… но… необходимо расставить приоритеты.

– Он приедет сюда за мной, а я не брила ноги три дня!

Я тащу свою задницу к лестнице, сбивая один из столов.

Позади себя я слышу бормотание Логана:

– Американские женщины сумасшедшие. – Затем он обращается к Элли: – Поднимайся, опоссум.

Николас

Выбраться из резиденции – настоящее шоу из дерьма. Охрана с трудом сдерживает публику и прессу. Меня хватают, жмут руку, пытаются обнять и поцеловать, кто-то выкрикивает поздравления, кто-то проклинает, кто-то задает вопросы или все одновременно.

Мир сошел с ума.

Но я не могу вспомнить, чтобы когда-нибудь чувствовал себя таким счастливым.

Таким чертовски свободным.

Мне море по колено. Я мог бы перелететь горы, если придется. Потому что каждый шаг приближает меня к дому. К Оливии. Я практически чувствую ее вкус на языке, и я клянусь, с каждым вдохом я ощущаю запах роз и жасмина.