она заготавливала еду и питье с присущей ей щедростью, никогда точно не зная, сколько гостей придет к ней. Она распорядилась, чтобы пускали абсолютно всех, и этому правилу она последовала даже тогда, когда вдруг на одном из ее знаменитых вечеров появилась компания неряшливого вида и хулиганского поведения представителей богемы. («О бедняжки, они художники, и такие голодные!.. Может быть, среди них будущий Роден»4.) Более того, ей больше было неоткуда ждать материальной помощи. «Она сказала своим ближайшим друзьям, что больше не может рассчитывать на Лоэнгрина. Несмотря на его… преданность, видимо, пришло время, когда он устал от артистического темперамента и постепенно пропал из вида…»5

Для многих из ее гостей салон, в котором она танцевала, был последним проблеском света в окружающей их тьме. Жак Барзан в «Энергиях искусства»6 воссоздает атмосферу того мрачного периода и суть перемен, произошедших в блестящем артистическом мире Парижа.

«Война разрушила этот мир, бросила его мужчин в траншеи, уничтожила этот питомник живой культуры. Работа прекратилась, разговоры затихли, родственники и друзья исчезли. Некоторые вернулись совершенно незнакомыми людьми в военной форме, о других ходили слухи, что они погибли, ранены или делают необъяснимые вещи: почему Глейзес, по профессии художник, должен день за днем чистить картофель? Почему Аполлинер одет в высокие ботинки, в пробитую кожаную куртку и его висок прикрывает повязка? Бедный М…, он всегда был таким веселым и любил побуянить, а теперь у него беспрестанные головные боли, и его постоянные замечания пугающе безрассудны. Ни в чем в действительности не существует неразрывности. Налеты дирижаблей, мгновенное возбуждение, возникающее после тоскливых часов, проведенных в подвалах… и бесконечный вопрос «Какие новости?» не способствовали ничему, кроме постоянно нарастающего беспокойства. Шло время, и мрачные предчувствия и опасения тускнели перед новыми лозунгами, новыми акциями Красного Креста, постоянной нудной работой и отсутствием еды. К концу войны все стало казаться настолько бессмысленным, что, когда она закончилась, вдруг выяснилось, что любовь к жизни у всех значительно ослабла».

В этой атмосфере безысходности Айседора стала символом сострадания, выносливости и непобедимой человечности. Поскольку беды лишь увеличивали ее сострадание, люди делились с ней своими проблемами и изливали перед ней душу. Для многих призывников никакие их собственные несчастья не могли сравниться с теми жестокостями, которые их принуждали совершать на войне. Писатель Джордж Денис написал ей из окопов7:

«Друг мой,

я очень несчастен. Помогите мне. Напишите хоть несколько строчек, и ужасная жизнь, которую я веду, станет немного легче. Пожалуйста, уничтожьте это письмо. Я никому никогда не говорил о своих моральных страданиях. Я стыжусь их. Но вы — такая красивая и хорошая, лучшая из всех друзей. Мне кажется, что возле вас я смог бы разрыдаться, это я-то — так любивший пошутить! Пообещайте мне, что будете в Париже во время моей следующей увольнительной, и я смогу вас увидеть и в вашем лице все то прекрасное, ради чего стоит жить.

Друг мой, напишите самому несчастному из солдат и самому верному из ваших друзей.

Джордж Денис.

Бельгийская армия»8.

Вернувшись на фронт из увольнительной, еще храня память о встрече с Айседорой, он умудрился послать ей весточку:

«Друг мой!

Один из моих артиллеристов, едущий в увольнительную, передаст вам это письмо, написанное вчерашней ночью в окопах. Когда он вернется, передышка кончится и я снова вернусь в прежнее месторасположение.

Не могли бы вы передать с ним хоть крохотную записку! Она будет сопровождать меня туда. Я бы также хотел иметь вашу фотографию и капельку ваших духов, пусть даже просто шарфик, который вы носили. Раньше рыцари хранили при себе цвета дамы своего сердца.

Ваш рыцарь умоляет вас увидеть в этом вложенном стихотворении9 отражение, память о том, что он говорил вам.

Я приказал моему артиллеристу дождаться вашего ответа.

Собираетесь ли вы в Америку? Будете ли в Париже в июне? Мои руки обожают вас, мои глаза полны вашей красотой, думаю о вас.

Джордж Денис.

Полночь. Четверг».

Вопрос Дениса об Америке свидетельствует, что Айседора, видимо, посвятила его в свои намерения подписать контракт на турне по Южной Америке. Хотя она, вероятно, и предпочитала остаться в Париже («Он печален, но соответствует моему настроению»), она нуждалась в деньгах, ей необходимо было покрыть расходы не только на свои открытые вечера, но и на содержание своих учениц в Швейцарии10.

Тем временем она планировала выступление на благотворительном концерте в пользу фронта 9 апреля 1916 года, и Дюмесниль согласился аккомпанировать ей. Это выступление никоим образом не влияло на ее доходы, поскольку во Франции существовал закон, по которому артисты должны были отдавать весь свой доход (а не половину, как в Соединенных Штатах) и даже оплачивать побочные расходы, такие, например, как такси11.

Кроме Айседоры и Дюмесниля организатор, барон Эстурнель де Констант, пригласил и оркестр консерватории, усиленный музыкантами из «Опера». Интерес публики к благотворительному концерту был огромен. Айседора не выступала во Франции (за исключением вечеров у себя дома) со времени несчастного случая. Восхищение и любопытство породили огромный спрос на билеты.

Нужно иметь в виду, что в Париже Айседора была не просто танцовщицей, а известной и любимой личностью. Потеря ею детей вызвала шок и прилив симпатии к Айседоре по всей стране, а ее заслуги перед нацией, выразившиеся в передаче Бельвю под военный госпиталь и в поддержке солдат, были по достоинству оценены всеми. Сама она рассказывает, что ранее, когда ехала через военную зону во Франции, ее имя служило ей пропуском («Это Айседора, пропустите ее»)12, и этот неподтвержденный эпизод согласуется с тем, что мы знаем о ней. Поэт Фернан Дивуар посвятил Айседоре военную драму-хорал под названием «Призыв к победе». В ней танцовщица изображалась как символ силы и красоты, переживающий трагедию. Она вновь поднимается и танцует во имя победы13.

Айседора не могла выбрать лучшей программы для своего возвращения к публике. Все три ее работы представляли собой совершенно новые композиции: «Искупление» (на музыку Цезаря Фрэнка), «Патетическая» Чайковского, вторую часть которой она исполняла в Нью-Йорке, и «Марсельеза». Все они в той или иной степени повествовали об испытаниях судьбы, выпавших на долю человека, и о его последующем окончательном триумфе.

Все три работы были великолепны и впоследствии составили значительную часть ее постоянного репертуара. Но в этот эмоционально напряженный момент, когда немецкая и французская армии сошлись в смертельной схватке в Вердене и кайзеровская армия была в нескольких милях от Парижа, именно «Марсельеза» довела публику до безумия. Перед высокопоставленной аудиторией, среди которой были военный