Лиля подождала, пока я выберу из банки остатки лососины, и сказала.

— Ну все, хватит пировать. Надо укладываться. Завтра дождь может кончиться, и тогда мне в маршрут, а вам в полет. Надо отдохнуть.

Она дала мне время посмотреть, куда положить одежду, напомнила, что фонарик положила на вьючный ящик, и задула свечу. Стало темно. Сквозь стук дождя по крыше был слышен шорох снимаемых одежд. Потом я понял, что Лиля залезла в свой спальный мешок. В атмосфере замкнувшего нас пространства я ощутил сильнейшее напряжение своих и Лилиных ожиданий.

Она ответила на мой поцелуй, хотя и довольно слабо. Я поцеловал еще. И запустил руки внутрь не застегнутого клапана спальника. Там пальцы встретили голую грудь. Время слов кончилось, и теперь я вслушивался в ее дыхание. Почувствовав, что волна в ее груди нарастает, я правой рукой скользнул и коснулся начала начал.

Лиля ладонями раздвинула клапан спальника, и я, обняв ее за плечи, помог ей выбраться. Теперь почти все ее тело стало доступным для моих рук и губ. Лиля приподнялась, освобождаясь от последних покровов. Она приняла меня безоговорочно и страстно. Теперь она то сжимала меня в объятиях, то притягивала мою голову к себе и целовала, целовала, целовала.

Перед кульминацией я шепнул, надо ли предохраняться, и в ответ она выдохнула: «Да»! И потом я еще долго ласкал ее поцелуями и руками, чувствуя, что напряжение отпустило ее, но ей все равно приятно и, стало быть, не стыдно и не жалко себя за слабость. И потом я постарался повторить и сделал это еще нежней. Незадолго до того, как я оставил ее, чтобы хоть немного поспать, я услышал очень тихо произнесенные рядом с моим ухом слова: «Коля, Коля!» — и потом тихо, — «как хорошо!..»

В конце августа ночи уже достаточно долгие, чтобы можно было успеть заснуть еще в темноте. Когда мы проснулись от шума на биваке, стало ясно, что день будет рабочий. Дождь кончился. Утро было сырое, но не очень туманное, и легкий ветерок вытягивал из широкой долины остатки облаков. Хребты были отдалены, и все-таки было видно, что их побелил свежий снег. Мой механик, едва завидев меня, пошел гонять мотор. У нас с Лилей осталось время только для завтрака. Не помню, что ел, но мы сидели за столом друг против друга и смотрели, стараясь больше запомнить и больше передать от себя друг другу. Шансов увидеться когда-то еще было чрезвычайно мало. Судя по тому, как нас старательно не тревожили, это понимали не только мы. Лиле предстояло скитаться до снегу где-то в ближних и дальних окрестностях стоянки, а мне даже неизвестно, где.

Но труба звала. Торопил и паводок, уже значительно сузивший еще вчера широкую полосу гальки, на которую я сел. Залповый сброс дождевых вод вот-вот мог докатиться сюда из верховий. Я подумал, что если бы рейс в Лилину партию выпал мне не на вчера, а на завтра, посадка стала бы уже невозможной. А если бы она когда-нибудь снова обсохла и меня послали сюда, глядишь, мог бы Лилю и не застать. Но вот застал. Провожать самолет собрались все, кто был в лагере. Мне отдали письма, и Лиля свое письмо тоже.

Когда оттягивать дальше сделалось невозможно, я, сняв фуражку, взял ее руку и поднес к губам. Что-то дрогнуло в ее лице, и Лиля порывисто обняла и поцеловала меня, а я ее. И все. Я вошел в аппарат, по наклонному полу перебрался в кабину, открыл форточку, разогнал обороты винта, отпустил тормоза и через полминуты уже набирал высоту. Потом я заложил вираж и снова пронесся над геологической стоянкой, покачав на прощание крыльями.

— Что, никак не можешь вспомнить? — услышал я рядом с собой и, взглянув в сторону, увидел Валентина.

— В том-то и дело, что вспомнил, — ответил я.

— Значит, было о чем вспоминать?

Я кивнул.

— А кто она была? Геолог?

— Да, геолог.

— А как ее звали?

— Не скажу.

Возможно, Валентин почувствовал, что мне походный палаточный интим представился иначе, чем ему. Ну что же, каждому свое. Может, он помнил коллегу, разделявшую с ним бурную страсть в течение целого сезона. Может, перед его глазами всплывал какой-то чудный пейзаж: некая волшебная страна, посереди которой стояла палатка и в ней — двое. Все у него могло быть с женщинами-геологами, только не то, что случилось у нас с Лилей. Я помнил об этом как о самых светлых часах моей жизни, когда мне открылось новое понимание любви. И помнил о Лиле, ладной женщине невысокого роста с особым светом в глазах и душе.

IX

Прежде чем разойтись по палаткам, мы обсудили планы на завтрашний день. Андрей предложил возвращаться в Важелку, если ребята не против. Ребята заявили, что хотели бы денек побродить по тайге. Очень уж соскучились по такой жизни. Им не светило скоро попасть в поле, поскольку нынешняя их работа предполагала наезды в разные экспедиции и партии для проверок и консультаций только во вторую половину сезона. А тут можно было пройтись с ружьями (даром, что ли, возили), посмотреть, подышать, ощутить аромат сумрачных распадков и свежесть ветра на высотах, может быть, даже что-то подстрелить на обед. Андрей признал, что выходной день мы себе заслужили, и, хотя сам он предпочел бы поскорей оказаться в Важелке и оттуда договориться с начальством из Кирова насчет вертолета, чтобы посетить плешь, которую мне показал с воздуха пилот «Ан-2», все же объявил о согласии на дневку.

В палатке мы продолжили разговор.

— Тебе не кажется, Андрей, — спросил я, — что основная экспедиция будет отличаться от этой только длительностью и трудностями подлета к цели и возвращения домой?

— Кажется, — почти сердито ответил он, и я понял, что его, как и меня, тоже заранее злит, что и там мы ничего не сможем понять.

Андрей помолчал, потом добавил:

— Мы ведь уже говорили об этом. Но это не повод отказаться от обследования пятна.

— Нет, конечно, — подтвердил я. — Это повод для рассуждений совсем другого рода.

— Каких рассуждений?

— Насчет того, как трудно заниматься чем-то без энтузиазма, наперед зная, что существенных продвижений в неизвестность не будет. Я-то в этом деле новичок.

— Представь себе, я в этом деле точно такой же новичок. НЛО — это первая проблема, которой я занимаюсь столько лет без особого успеха. Чувство порой такое, словно барахтаешься у основания высоченной крепостной стены.

— Как же ты тогда держишься?

— Сам не знаю. То ли любопытство не отпускает, то ли сидит во мне неведомое существо, которое знает уже об этом больше меня и только ждет момента, чтобы передо мной что-то значительное распахнулось.

Я не удержался и хмыкнул.