об этом — в самом крайнем случае лишь мечтал бы о такой услуге. Этот человек, казалось, всегда был один на один со своими проблемами, пока ему по каким-то причинам сами не начинали помогать другие люди, менее даровитые и менее увлеченные, но все-таки не находящие возможным и дальше оставлять его одного. Нет, не в то время и не в том месте, не в той среде явился на свет Андрей Владимирович Абаза. Куда бы лучше ему было родиться и жить помещиком или наследником крупного состояния, которое он обратил бы на благородные и гуманные цели и меньше всего на себя. Но где там. Небеса приготовили другое — быть испытанным непризнанием, враждебностью, непониманием и лишь чуть поддержанным доверием, солидарностью и восхищением. Казалось, сам Андрей ни о чем не жалел — просто продолжал делать свое дело, как считал нужным. А что большее может сделать смертный, чтобы доказать свою пригодность Господу Богу?

Я подумал, до чего же мне повезло, что моим исканиям не мешало ничье недоброжелательство, недобросовестность и зависть. Андрей же вполне нахлебался всего этого — но не ожесточился, не проклял ни судьбу, ни страну, храня спокойствие, ближе всего подходящее под определение «олимпийское».

— Коль, ты бы не умалял своих достоинств, — продолжил Андрей, — а лучше подсказал, что еще можно сделать на этой плеши, прежде чем мы уйдем.

— Ты серьезно?

— Вполне.

— Ну, тогда одно могу предложить — выяснить, нет ли на ней гравитационной аномалии, — сказал я.

— Как же это без специальных приборов?

— Ну, как… Сделать два одинаковых маятника — один на плеши, другой за ее пределами, пустить их качаться и измерить число колебаний за одно и то же время. Если будут различаться, значит, притяжение Земли в этих точках различно.

— Хм, — произнес Андрей. — Не знаю, можно ли в наших реальных условиях достаточно чисто провести этот опыт, но мысль не лишена привлекательности. Во всяком случае, в экспедицию на твою плешь надо будет обязательно взять гравиметр. А здесь… — помедлил он, — можно попробовать обойтись кустарными средствами. Секундомер у нас есть, кварцевые часы тоже. Только маятник придется использовать один и тот же, а не два похожих — одинаковыми они у нас не получатся. Измерив в одном месте, перенести в другое, по-возможности защитив от ветра и там, и там. Если, конечно, наши геофизики сочтут, что есть смысл. У них-то, небось, точные представления о требованиях к прибору. Но, как бы то ни было, за подсказку спасибо.

— Слушай, Андрей, — вернулся я к оставленной было теме, — как получается, что звездное небо даже самому неграмотному человеку внушает уверенность, что главные тайны мироздания заключены именно в нем?

— Не знаю. Возможно, бесконечность, бездонность неба, бесчетность звезд. Но скорей всего — некое волнующее воображение чувство. Оно и побудило меня выбрать профессию.

— А нудная формалистика механики и математики его не уничтожила?

— Нет. Во-первых, формулы небесной механики очень красивы. А, во-вторых, математические зависимости в приложении к небесной сфере дают возможность заглядывать гораздо глубже в бездну, чем могут позволить самые изощренные наблюдательные средства. Так что нет — влекущего к звездам чувства это не уничтожает.

— Странно. Я думал иначе.

— А ничего удивительного. Ты же не механик, не математик.

— Но ведь и их должно вдохновлять на теоретические построения что-то из мира интуиции и воображении?

— Безусловно. Вот ты сам и назвал связующее звено между точными науками и звездным небом. Именно интуиция и воображение.

— Но и то и другое — суть божественные дары. Следовательно… наукой движет вовсе не что-то земное, а небесное? Я источник знания имею в виду…

Андрей задумался.

— Да, видимо, так. И даже не важно, верит ли ученый в Бога или не верит, другого источника новых знаний все равно нет. Знания существуют вне нас, то есть в чьей-то невообразимо гигантской голове, во Всемирном Разуме. Иначе мир и не был бы познаваем — просто не было бы чего познавать. А мы все-таки кое-что познаем, хотя чаще всего в микродозах. А, собственно, до чего ты доискиваешься?

— Как нам реагировать на получаемые свыше знания.

— То есть как это — как?

— А так. Как только для нас что-то проясняется, это должно, по идее, менять поведение людей, обращать их к Главной Истине или, лучше сказать, к полному Истинному Знанию. Потому что, если движение без знания истины равносильно блужданию наугад и является просто бедой, то движение со знанием истины, но не в том направлении, которое она диктует, наш творец квалифицирует уже как вызывающий, возмутительный грех, и кара за это уже совершенно иная.

— Вот оно что! — отозвался Андрей.

— Да, за неприятие познанной истины кара несравненно суровее. Однако люди до сих пор этого никак не поймут.

— Значит, доиграются. Несомненно, доиграются… И все равно кое-кому надо следовать истине. Иначе вообще нет никакой надежды и перспективы. Так что, ты прав, — и добавил, — Это не значит, что человечество не будет следовать за лжепророками, которых всегда хватает. Истина не может быть крикливой, хотя порой и вопиет о себе.

— Да, — подтвердил я и высказал одно из самых важных моих открытий:

— Чтобы люди не верили лжепророкам, нужно, чтобы каждый из них думал своей головой, сам доискивался до Истины, ставя под сомнение, казалось бы, очевидные представления, даже самые приятные и оправдательные. Без этого путь заблуждений, которые ведут прямо в ад — все до одного, — будет пройден человечеством до конца.

— Да-а, — задумчиво протянул Андрей. — Ты верно определил основной критерий, различающий пророков настоящих, слуг истины, и лжепророков — эти-то убеждают, что служат истине, но нужна им только собственная выгода. Скепсиса их хватает только на то, чтобы оплевать оппонента. А инструмент их — правдоподобная ложь.

Ты меня извини, я вдруг только сейчас понял, почему ты расстался с летной работой. Тот довод, который ты раньше мне приводил — насчет того, что списали по возрасту, а ты счел ниже своего достоинства доказывать профессиональную пригодность тем, кто летал хуже тебя, — как-то не вполне убеждал. Теперь-то мне ясно, что ты поступил мудро. Правда, с другой стороны, тогда не очень понятно, зачем ты обратился к уфологии и ко мне? Ты, в общем-то, постарался создать у меня впечатление, что тебе на пенсии некуда себя девать, вот ты и решил заняться интригующей экзотической проблемой. Помнится, ты даже говорил, что готов пожить в какой-нибудь таежной глуши, если там велика вероятность понаблюдать за НЛО.

— Верно, говорил. Мне уже в детстве хотелось быть охотником в тайге, ну, а потом — хотя бы просто уметь так жить. Но разве научишься, если не окунешься с головой? Кое-что я уже, конечно, и без одиночной зимовки умел, но ведь наверняка не все. А еще я