Я поворачиваюсь к ней и смотрю укоризненно.

— Ладно, ты козел, — выдает Алина. — Тут не спорю. Но ты мне все равно нравишься.

Киваю.

— Пздц как жаль, малыш, что я так поступал. А еще я хочу, чтобы ты поехала в рехаб, там грамотные люди работают. Я не умею поддерживать людей: сразу начинаю говорить о себе, как и любой эгоцентричный мудак.

Она молчит. Не улыбается, хотя по мне, так шутка веселая.

— Я поеду, если пообещаешь, что будешь приезжать. Пожалуйста. — Алина стреляет в меня глазами. — Я по тебе скучала эти два месяца. По своему эгоистичному мудаку. Не хочу больше скучать. Хочу тебя видеть. Ты мне нужен.

— Давай заберем твои документы и вещи. Нужно обчистить съемную квартиру, чтобы туда уже не возвращаться. А там посмотрим.

____

* За основу речи психолога взята одна из статей Ники Набоковой. Статья не относится к теме проституции, она о ноше, которую тащит каждая девочка. И о том, что всем бывает тяжело.

Глава 53

Алина

— Она спит уже больше двадцати часов. Да, ты сказала, что это нормально, но я так не думаю.

Голос Артёма приглушенный, но при этом такой резкий и настойчивый, что я просыпаюсь. Его сухая строгость прокатывается по нервным клеткам. Срабатывает маячок: если Истомин бесится, значит, всё плохо. Открываю глаза, оглядываюсь — знакомая спальня. Серые стены, белые простыни. Шторы плотно задвинуты. Закрываю глаза.

— Нет, я не врач. Послушай... Да, я ее будил, она пила куриный бульон и воду. Понимаю, что так организм избавляется от этого дерьма, но... да, ты предупреждала, что она может спать до двух суток... Пожалуйста, пусть кто-то приедет и посмотрит! — В интонациях ощущается сильная эмоция.

Режущая. Жуткая. Артём просит. Я впервые в жизни слышу, как Истомин кого-то о чем-то просит. Волоски поднимаются дыбом. Он продолжает нагнетать:

— Это я-то паникую? Я трындец как паникую! Мать твою, Анна, или ты кого-то присылаешь, или я звоню в скорую.

Зажмуриваюсь и натягиваю одеяло на голову: не хочу никого видеть. Внутри протест железный. Зачем Артём кого-то позвал? Мне нравится находиться в забытье. Не хочу ни с кем общаться.

Вспоминаю разговор с психологом. Женщина лет пятидесяти говорила и говорила, я молча слушала, понимая, что перебить и уйти — невежливо. Да и Артём привез, старался. Но, увы, ничего внутри не откликалось. Меня топило презрение к себе и чувство вины. Преподаватель по балету, ругаясь, часто повторяла любимую фразу: как об стенку горох!

Целый час я была глухой стеной, о которую бессмысленно бился горох.

В конце психолог произнесла странные слова:

— Я специализируюсь на помощи девушкам после насилия и обязательно помогу вам.

Тут уж я не выдержала.

— Но меня не насиловали, вы ошиблись. Я же проститутка, — усмехнулась и развела руками. — Знала, что включает работа, и пошла добровольно. Я не жертва. Понимаете? Я сама пришла к Адель! Сама подставила себя и свою семью. Я виновата.

Но психолог ничуть не смутилась.

— Вам номер телефона Адель во сне приснился? Прямо цифры?

— Что? Нет, конечно.

— Откуда студентка-отличница вдруг узнала, что все ее проблемы можно махом решить таким простым способом? Кто ей это рассказал? Кто убедил попробовать?

Я сглотнула. Пульс чуть ускорился, щеки загорелись.

— Это неважно. Мне стоило быть умнее! — невольно повысила голос.

— Это как раз важно. Некоторые вещи настолько ужасны, что они не должны рекламироваться. Не должны быть в доступе у одиноких девочек, попавших в беду. Перехитрить можно абсолютно любого человека. Величайшие в истории империи были стерты с лица земли, а ты уверена, что тебя не могли обдурить взрослые прожженные бандиты?

Я отвела глаза в сторону.

— Я не сопротивлялась. Понимаете?

— Любой секс без взаимности — это насилие. Будь то в браке, между мужем и женой, когда один партнер требует исполнения супружеского долга и давит на чувство вины, а второй смиряется и терпит. Будь то встреча в гостинице клиента и проститутки или перепих едва знакомых людей в закоулке клуба после нескольких убийственных шотов. Отсутствие сопротивления не равно активному согласию. — Анна посмотрела мне в глаза и сказала тихо-тихо: — Мне очень жаль, но вас насиловали много раз, Алина. У вас когда-нибудь была близость по любви? Вы сравнивали?

Я подумала об Артёме. Слезы навернулись на глаза, а потом хлынули потоком. Я зарыдала. И рыдала так, как ни разу не позволяла себе за эти два месяца. Я рыдала и говорила себе, что больше ни за что не вернусь к прошлому. Мысленно обнимала свою истерзанную душу, раненую, хрупкую. Душу, которой, как казалось столько недель подряд, я навсегда лишилась.

Снова плачу. Если бы только можно было вернуть время, я бегом бы бежала от Адель. Даже не посмотрела бы в ее сторону!

При Артёме нужно было держать лицо, поэтому вчера я вела себя максимально нормально. Меньше всего на свете хотелось бы выглядеть в его глазах тупой и жалкой.

После психолога Артём привез меня к себе, заказал еду, а я легла отдохнуть. Ужасно тянуло спать, веки буквально слипались. Я сомкнула их на секундочку, пока ждала курьера с супом.

Значит, прошло двадцать часов.

Голова кружится, когда пытаюсь сесть. Живот жутковато ввалился, там болезненная пустота. Я спешу в ванную и привожу себя в порядок, насколько только возможно выглядеть в порядке человеку, проспавшему почти сутки. Возвращаюсь в постель. Артём в кухне говорит по телефону, его голос действует на меня хорошо. Натягиваю одеяло и вновь плачу тихонько, пока не засыпаю.

В себя прихожу от прикосновения. Слышу приглушенный голос:

— Алин, Аля...

Вздрагиваю.

— Тише, девочка. Это я. Ты мне нужна для одного дела. Потерпишь минутку?

Глаза расширяются. Тело холодеет. Больше всего на свете я хочу остаться в этой постели и продолжить спать. Что Истомину нужно? То самое? Иначе зачем привез, да? Энергии нет совсем, как и сил сопротивляться. Даже думать о сопротивлении! Внутри пустота. Артём говорил об апатии — возможно, это как раз она. А может, мне просто плевать.

Безвольно киваю, закрываю глаза. Стараюсь расслабиться, чтобы было не так больно.

Он тянется и целует в лоб. Потом подходит к окну, отдергивает шторы, и комнату наполняет свет.

— Алина, это Таня, она поставит тебе капельницу. Это тебе поможет. И мне.

Стыд