Я давлю на газ, сам мысленно реплики прокручиваю. Два месяца назад была Алина, а теперь нет. Что это, блд, значит?! Морозец по коже.

Да не могла такая темпераментная красавица в девятнадцать с половиной быть девственницей. Еще и в эскорте! Явно там тупые женские хитрости. Я как увидел кровь — взбесился. Дебильный подарок.

А что, если правда был первый раз у нее?

Могло ли студентке из многодетной семьи прийти в голову продать девственность? И вообще, на бюджете ли она учится? Если нет, то кто оплачивает банкет?

Воспоминания об отпуске пролетают калейдоскопом. Я всегда понимал, что опыта у Алины мало. Но что настолько мало?! Раз работала, значит, терпела других и было нормально. Потому я и отпустил легко. Да, искрило, ревностью захлебывался, когда Пётр к ней руки потянул, чуть не сдох в момент. Но почему-то отпустил. Казалось, что засадить Верещагина и компашку его важнее.

Предположим, Алина не работала до меня. Реально влюбилась в первого клиента, а потом, на следующем, получается, размазало? И так эта мысль сильно отзывается, что психую.

Стучу по рулю ладонями.

Сука!

Если допустить, будто с другими Алине настолько х**во, что на таблетках, а со мной — кончала, выходит, у нас типа любовь была?

Бешусь адово. В те дни наша с прокуратурой схема казалась в тысячу раз важнее и интереснее неясных чувств к юной девице.

К сутенерше придется ехать прямо сейчас, разобраться в ситуации. Искать. Я хрен усну теперь.

Останавливаю машину на долгом светофоре. От нетерпения по рулю барабаню. Поворачиваю голову вправо — там стоит грязный «икс пять». Я морщусь — на мойке год не был явно. За рулем мужик, а справа от него — глазам не верю — моя Алина.

Ни хрена себе.

Вот тебе и сценарий к фильму «Роман с камнем».

Алина натянуто улыбается и смеется, что-то говорит. Взгляд стеклянный. Меня взрывает. Блть, все фибры души рвет, как от удара. Пялюсь на незнакомого мужика и не понимаю, какой херней и, главное, зачем занимался эти два месяца.

Руль резко вправо, перегораживаю бэхе путь.

Выскакиваю на улицу, подлетаю к капоту, ударяю ладонями и кричу Драгунской выбираться на улицу.

— Сейчас!

У нее глаза круглые. Вцепляется в плечо этого ублюдка и трясется. Боится. Да вижу я, вижу все, что творишь. Тошно.

— Замки открывай, живо! Я щас биту достану, разнесу тачку на хер и е*ало твое! Потом в ментовке поборемся, у кого связей больше, если, сука, выживешь!

Из неприметного седана выбегают два парня в брониках и подлетают ко мне. Охрана. Втроем мы пялимся на мужика, и тот начинает расторопно отпихивать Алину. Кровь кипит от бешеной ревности. Я смотрю на эту девочку, вижу, как выглядит, сравниваю с той, что знал прежде, и едва не срываюсь в драку.

Подхожу к пассажирской двери и долблюсь. Дергаю за ручку, открываю. Хватаю Алину за руку и тяну на себя.

— Возмутишься, сука, через час твоя семья узнает, сколько бабла ты на девок спускаешь, которые в три раза моложе.

— Да я без претензий! Уехать хочу. Пожалуйста! — мямлит мужик.

— Езжай!

Я вытаскиваю Драгунскую из машины, захлопываю дверь и ору:

— Что ты, мать твою, творишь?! Я же сказал, что ты больше не работаешь! Какого хера?!

Она застывает и смотрит на несостоявшегося клиента, который вдаривает заднюю и пытается смыться. Нам гудят. Машины объезжают, охрана контролирует ситуацию.

— Что ты наделал? — шепчет Алина потерянно, не реагируя на мой психоз. — Он позвонит Адель прямо сейчас!

— Я и сам этой суке позвоню. Ты больше не работаешь.

— Что ты наделал? — шепчет она побелевшими губами. Глаза безумные. — Что теперь со мной будет?!

Ее вдруг трясет как в припадке. Алина закрывает лицо ладонями, наклоняется и кричит. Громко, пронзительно. На всю улицу. Просто кричит так, что ужас продирает до костей. Концентрированный страх перед чем-то нечеловеческим.

Девочка в полном отчаянии падает на колени и рыдает. Стучит ладонями по мокрому от талого снега асфальту.

Сердце останавливается. Меня окутывает чернотой, в кровь впрыскивается жажда мести.

Глава 50

Открываю глаза и судорожно оглядываюсь — темно. Темно и жарко. Где я? Ничего не вижу. Почему так темно? Прижимаю руку к груди — там сердце колотится, в ребра отдает. С каждой секундой быстрее.

Надо бежать. Если получится. Бежать изо всех сил, искать помощи!

Воздух заканчивается. Я делаю громкий вдох. Застываю, прислушиваясь, а потом рвусь вперед. Несусь босиком по лесу, сбивая ноги и раня тело о ветки. Бегу, бегу так быстро, как только умею, потому что останавливаться нельзя ни в коем случае. Еще несколько отчаянных шагов, и... падаю вниз. Падаю, падаю, как в замедленной съемке. Со скалы в черную ледяную пропасть. Становится больно. Следом вспыхивает свет, ослепляя.

Я зажимаю слезящиеся глаза. Меня сейчас схватят. Один будет держать, а второй бить. Когда мужчина держит, пошевелиться невозможно. Второй может что угодно делать. Ты полностью бессильна.

Начинает трясти. Я впадаю в ступор и громко всхлипываю.

— Эй, привет.

Мужской голос порождает смятение. Я сжимаюсь в комочек и изо всех сил зажмуриваюсь, готовясь к ударам. Яркий свет вырубается, на пару вдохов становится темно, а затем комнату освещает бледное осеннее солнце. Я быстро оборачиваюсь и вижу Артёма.

Облегчение такой колоссальной силы, что, если бы стояла — рухнула. После темноты и яркого света зрение не перестроилось, и мне кажется, что вокруг Истомина светлая аура. Моргаю несколько раз, а она все не исчезнет.

В полной тишине Артём открывает окно, пуская в комнату свежий воздух.

Я оглядываюсь и понимаю, что нахожусь в незнакомой спальне. Опять снилось страшное, бежала, спасалась. Прыгнула и, видимо, упала с кровати на пол. Ударила колено.

Убираю волосы за уши. Голова кружится, мысли плавают в океане кипящего безумия. Артём вчера отыскал меня и забрал. Робко тянусь к нему, чтобы обнял и крепко к себе прижал, но Истомин присаживается рядом, на расстоянии метра.

Я быстро опускаю руки и глаза.

— Привет, Алина, — говорит он, привлекая внимание.

На шее красный синяк — последствия укуса. Становится жутко стыдно.

— Привет. Тебе нужно поменять рубашку на водолазку, — подсказываю хрипло.

Показываю на кровоподтек. Набираюсь смелости и позволяю поймать свой взгляд.

Тут же снова впериваю глаза в пол. У меня они шальные, наверное. А у Артёма — отечные, покрасневшие. Я ведь ослепила его из баллончика.

—