P.S. С этого дня ты должен задуматься о том, что придет день, когда и тебе придется назначить своего наследника.

Д.Л.С.

Голубой Дракон… Не могу поверить: старуха завещала мне кота и даже специально нанимала, чтобы с ним познакомить…

– Алехин!

– Чего тебе, охмуряющий старушек? – Надо же, Алехин употребил всего лишь «охмуряющий», я, признаться, ожидал услышать что-то куда более категоричное.

– Что с воришкой, которого я поймал в перерыве между охмурениями?

– Ничего.

– То есть – ничего?

– Ноль, пустота… умер твой воришка. Два удара по голове сковородой не всякий выдержит, этот вот не выдержал… Может, у Лейзеровича в клинике его и подняли бы на ноги, а в комендатуре наш костоправ может только иногда правильно определять, жив пациент или мертв. Ночью был жив, а утром уже был мертв – вот и вся история…

Алехин снова отвернулся от меня. Я бы и сам от себя отвернулся. В промежутках между эпизодами экзотики вроде голубых драконов и встречников, меня окружали покойники. На месте нормальных людей я бы шарахался от себя как от прокаженного… Где-то на третьей кружке я сообразил, что пьем мы уже совсем не пиво, и что не так уж всё в этой жизни плохо. Чудесным образом повеселевшая компания незаметно выросла в размерах, причем исключительно за счет пола слабого и тем привлекательного, посиделки вот-вот должны были перешагнуть границу, отделяющую просто веселый вечер от легендарной гвардейской попойки. Этот решительный шаг был сделан гвардейцем, чья внешность была мне странно знакома. Вновь прибывший (вместе с бойцами из другого отделения) вкатил еще одну бочку неизвестного, но, как оказалось позже, весьма крепкого напитка.

Не знаю, что меня удержало от того, чтобы перекреститься и кинуться за святой водой в ближайшую церковь. Знакомый мне гвардеец был не кем иным, как Китайцем. Алехин, в ответ на мои выпученные глаза, только кивнул головой:

– Вот вернулся – хороший боец!

И в самом деле: боец, который возвращается даже с того света – чего еще желать! Китаец тем временем, как всегда, вытянул заветную флягу. Думаю, на этот раз в ней окажется всего лишь водка. Пройдет еще минут пять-десять, и он наверняка займется своим любимым ремеслом – ваянием очередной деревянной фигурки. Рука моя непроизвольна сжала, подаренную Китайцем нэцке… Когда к отделению прилипло название «Костяное», думаю, речь шла о костлявой, с которой бойцам довольно часто доводилось встречаться. Не думал, что кто-то из бойцов завяжет с ней такие неформальные отношения.

Я ушел. Мне было хорошо, но я знал, что это чужое веселье. Я знал, что рано или поздно мне станет жаль… Нужно смотреть фактам в глаза – самый старший из моих собутыльников на пять лет меня младше, и остаться там значило бы сделать вид, что я все тот же сержант Алекс, жизнь которого пролегает по кратчайшему пути между такими вот вечерами. Да, между ними умудрялись вклиниваться походы и караулы, но прямая была все такой же безупречной, и чтобы обнаружить что-то еще, кроме этой, кажется, навеки выверенной траектории, мне пришлось подать в отставку…

– Алекс, ты куда? – Кажется, кто-то не хочет, чтобы я ушел… Надеюсь, моя попытка помахать рукой будет понята правильно: мой язык сейчас не лучший помощник в общении…

По всем законам физики я не должен был спуститься по лестнице, умудриться отдать честь дежурному и выйти на улицу. Виновником этого парадокса была невероятная легкость моего туловища, что и позволяла мне не падать, кажется, одним только усилием воли.

Вечер качнулся мне навстречу. Пожалуй, сейчас мне было все равно куда идти, вверх или вниз, единственный маршрут, который мне было не осилить – это движение по прямой… Будь я лошадью, мне было бы легче. Пословица «пьет как лошадь» возникла не на ровном месте: четыре ноги способны имитировать трезвость гораздо лучше двух.

Пустынные улицы ночного Киева…

После захода солнца самые большие города уменьшаются в размерах, прячась в собственной тени. Каждый звук становится важен, каждый слышен. Один человек в ночном городе – фактически толпа, а уж две повозки, несущиеся в сторону Лядских ворот, были равносильны полномасштабному вторжению. Хотя – какое мне дело до развлечений младших отпрысков дворянских родов? Стук копыт лошадей, запряженных в приближающиеся экипажи, прорвал женский крик, который у меня почему-то никак не хотел вязаться с весельем… Был бы трезвым – не обратил бы внимания, но я был страшно далек от этого состояния.

Господин лейтенант в отставке под влиянием спиртного, решил разобраться, что же это такое происходит в двух шагах от комендатуры. Возница первой повозки был выбит из колеи, когда увидел мужскую фигуру с мечом в руках, выросшую посредине дороги. Выбита из колеи – буквально – была вся повозка. Была какая-то особая красота в том, как медленно, даже с особой грацией повозка кренилась набок. Сначала лошади шарахнулись от меня, затем, остановившись, они как будто ждали, когда опрокидывающаяся повозка, заканчивая свое движение, не потянется за ними, а потянет их за собой. Лошадей было жалко. В меру своих возможностей аккуратно обойдя поверженных непарнокопытных – дабы не лягнули, я понял: судя по вылезающим из экипажа господам мужского пола, женский крик доносился не из него. Второй экипаж остановился неподалеку – без последствий. Я, кстати, давно заметил, что вторым быть очень выгодно. Дверца открылась как раз в тот момент, когда я должен был подойти к ней настолько близко, чтобы, по всем расчетам сидящего внутри, получить удар этим орудием на петлях. Я не успел – просто не смог подойти вплотную к дверце – и она бесполезно просвистела передо мной. Ничего не попишешь – алкоголь замедляет реакцию. Меч мой свистнул в ответ на движение двери и, естественно, тоже задержался, а вот голова, которая высунулась навстречу моему клинку, явно поспешила. Безобразный удар получился, что-то из техники школы пьяного меча. Ранение в горло – крайне неприятная вещь: кровь брызжет, противник все не угомонится, будто пока всё вокруг не заляпает своей кровищей, не может спокойно умереть. Но мне сейчас было как-то все равно. Следующей из повозки вышла девушка, которую я бы наверняка узнал, если бы ее лицо из-за немыслимого количества кровоподтеков не напоминало маску, слепленную на скорую руку из глины. Чтобы попытаться помочь ей встать на ноги, мне не нужно было знать, кто она. На какой-то момент её неспособность держаться на ногах уравновесила перманентную попытку моих ног разъехаться в стороны, как у только что рожденного бычка.

Довольно глупо так резко протрезветь как раз в тот момент, когда у тебя на плече кусок ничего не соображающего мяса, а перед тобой – пять клинков в руках у крепких ребят, полных решимости поквитаться за только что прирезанного товарища… С другой стороны, может, они так за повозку обиделись, люди всякие бывают. Трезвость всегда не вовремя. Парой минут раньше – и я бы в гордом одиночестве уже спускался по родной Прорезной… Парой минут позже – и я бы не нервничал…

Не раз читал, как один герой расправляется с тремя, четырьмя, да что там – с десятком бандитов. Собственно, если бандитов меньше десяти, то и рассказывать не о чем. Судя по книжкам, мы сейчас должны были бы вступить в непритязательную беседу, в ходе которой, оскорбив друг друга (возможно, даже в стихах), перешли бы к не менее эстетскому сражению, демонстрируя умение красиво падать, прыгать, перебрасывать меч из руки в руку и получать умилительные ранки, главная задача которых раскрасить наши белоснежные рубахи. Кстати, у моих противников с белыми рубахами все было в порядке, а вот у меня – напротив. К чему бы это? Может, обойдется?