Наверное, где-то в глубине души, он сознает, что и на меня положиться полностью тоже невозможно.

— Знаешь, — говорит он после долгой паузы, и в голосе его слышится какое-то странное облегчение, — ты права. Ты мне чертовски нравишься, Марта Сеймор, и это чистая правда. Я обожаю в тебе все, включая твои трусики, хотя без них ты нравишься мне еще больше. Ты надежный друг и отличный товарищ. Все это так, но я не люблю тебя. Не люблю в той мере, в какой следовало бы. Ты уж меня прости.

— Ничего страшного, — отвечаю я и утешающе кладу ладонь ему на руку. — Я ведь тебя тоже не люблю. Только давай не будем говорить этого Люку и Дездемоне.

— Разумеется, нет.

Мы дружно хохочем, вспоминая, как вытянулись их лица, когда мы демонстративно, чисто по-голливудски, поцеловались у них на глазах. Отсмеявшись, мы подзываем официанта.

— Нам хотелось бы заказать бутылку красного вина, — говорит Алекс.

— Молодого красного?

— Да, это было бы чудесно… — Алекс смотрит на меня и, видимо, что-то вспоминает. — Нет, простите. Подождите-ка. Я передумал. Вместо молодого красного принесите-ка нам лучше выдержанного «мерло».

— Si, senor[3], — произносит официант с каким-то заковыристым испанским акцентом.

Вскоре нам приносят вино. Мы пьем его и болтаем ни о чем. Когда наша чепуха переходит все границы, я замечаю, что Алекс становится все более привлекательным. Ну, это, конечно, не Гай Лонгхерст, но все же и Алекс по-своему красив.

Чуть пухловатые щеки и едва заметные круги под глазами, свидетельствующие об усталости занятого человека, тоже кажутся мне очаровательными. Особенно если принять во внимание тот факт, что все это обрамлено чудесными ангельскими локонами. Чего стоит один только его голос! Алекс понижает тон в конце каждого предложения, что вносит в его речь оттенок надежности и уверенности во всем, что он говорит. Все это, вместе взятое, производит на меня такое действие, и я просто таю. В моей душе творится что-то невообразимое.

Покончив с вином, расплачиваемся по счету и покидаем ресторан. Когда мы, пошатываясь, дружно поднимаем руки при виде черного такси, мы уже знаем, куда направимся.

Мы снова поедем к нему домой.

При этом никто из нас не знает, будет ли это нашим последним свиданием или нет.

Но нам известно одно: как бы дела ни пошли дальше, нам уже все равно. И это потому, что сейчас, впервые со дня нашей встречи, мы ведем себя по отношению друг к другу совершенно искренне.

Мы уже не станем сочинять сказок о несуществующей любви, а потому, никого не будет мучить чувство вины.

В такси я держу Алекса за руку, а сама гляжу в окошко. Все вокруг кажется мне прекрасным. Здания, мимо которых мы проезжаем, купаются в нежном сиянии закатного солнца. Приближается вечер. Алекс нежно надавливает пальцами на мою ладонь. Я опускаю взгляд ниже и начинаю рассматривать пешеходов. Деловые люди, возвращающиеся с работы, задорные скейтбордисты и немногочисленные любители ходить по магазинам перед самым их закрытием. Мы проезжаем мимо группы девочек-подростков, сгрудившихся возле скамейки, хохочущих и играющих со своими мобильными телефонами. Неожиданно Лондон начинает мне казаться самым лучшим местом на всей земле. Здесь сосредоточена человеческая жизнь, купающаяся в том же мягком солнечном свете.

В витрине магазина я улавливаю наше собственное отражение. Мы могли бы оказаться сейчас кем угодно. Эдакие два сексуально озабоченных одиночества на заднем сиденье такси. Например, друзьями. Или Влюбленной Парой. Одной из миллионов лондонских историй любви, которые заставляют жизнь в городе не стоять на месте. Я поворачиваюсь к Алексу и улыбаюсь. Он отвечает такой же дружелюбной улыбкой и чмокает меня куда-то в затылок.

Когда машина делает последний поворот, у меня в голове все проясняется. Теперь я уверена: все то, что случится в дальнейшем, будет происходить только на моих условиях. Может быть, это и не «ключик от вселенной», но сейчас, сидя на заднем сиденье такси, я чувствую себя превосходно.

— Скажите, где мне остановиться, — прерывает ход моих мыслей водитель. Алекс смотрит в окошко. Мы уже практически подъехали к его дому.

— Вот здесь. Да, здесь будет в самый раз.

Он подается вперед, чтобы заплатить шоферу за проезд, и в этот момент у меня возникает непреодолимое желание ущипнуть его за задницу. Но наверное, я все же перестаралась. Алекс дергается, да так, что головой ударяется о крышу такси. При этом рукой с зажатым бумажником он инстинктивно хватается за голову, и целый дождь монет сыплется на пол машины.

Шофер издает такой долгий протяжный стон отчаяния, который заканчивается лишь тогда, когда мы успеваем подобрать все до последнего пенни.

— Простите, — говорим мы шоферу и выходим на улицу. Как только машина трогается, мы громко хохочем.

— На этот раз у тебя все же получилось достать меня, Марта Сеймор, — выговаривает мне Алекс, стараясь сделать все, чтобы голос прозвучал сердито.

— Нет! Не надо! Что ты делаешь? — Но уже поздно. Алекс подхватывает меня, перебрасывает через плечо и тащит по улице к дому.

— Алекс! — визжу я сквозь смех. — Поставь меня на землю! Я серьезно говорю, поставь меня!

Но он почему-то переводит эти слова следующим образом: «Шлепни-ка меня разок по заднице, чтобы вон тот старикан, прогуливающий собачку на другой стороне улицы, посмотрел на нас укоризненно».

— Поставь меня на землю, безмозглый троглодит!

Это на него действует.

— Троглодит? — нахально улыбается Алекс. — Мне это нравится. — Я понемногу успокаиваюсь, и тут замечаю, что лицо Алекса становится по-настоящему серьезным.

— Люк, наверное, сумасшедший, если позволил тебе ускользнуть от него.

Я не понимаю, действительно ли его сейчас это так заботит, но дело в том, что мне-то наплевать и на Люка, и на его проблемы. Однако, похоже, что Алекса это немного тревожит. Он нагибается и целует меня, на этот раз в губы. Это настоящий поцелуй, поцелуй зрелого мужчины. От этого у меня начинает кружиться голова. И вся улица плывет перед глазами. Как будто промежуток времени в девять лет вдруг взяли и упаковали в это одно мгновение.

Но вот все заканчивается. Правда, Алекс продолжает смотреть на меня вполне серьезно.

— А мы оказались дальше, чем я предполагал.

— Не понимаю.

— От дома. Мы дальше от моего дома, чем я думал. Таксист нас высадил не там. Я, наверное, многовато выпил.

— Ах, вот оно что, — облегченно выдыхаю я. — Что ж, тогда давай поторопимся.

И тут на лице его загорается улыбка шестнадцатилетнего парнишки, та самая, которую я уже забыла:

— Спорим, я тебя обгоню?

— Что?