– Разочаровывать? Уверяю вас, Джорджия, это невозможно.

– Откуда вам-то знать? И никто не может знать этого до тех пор, пока… пока не будет поздно. О-о-о! – Джорджия подбежала к окну: – Родители вернулись! Я встречу их и расскажу о том, что с вами стряслось.

И она выбежала вон из комнаты, обуреваемая весьма противоречивыми чувствами: она была напугана и в то же время в красках представляла себе все, что едва не произошло между ними. Все время, пока они беседовали, ее неудержимо тянуло к нему, тянуло так сильно, словно на аркане…

И если бы не возвращение родителей, она бы уступила искушению и испробовала мужчину, что было бы совершенно непозволительно.

Дрессер откинулся на подушки, пытаясь унять жар, охвативший тело. Он не понимал, что потрясло его сильнее: явление прекрасного видения в льняной сорочке и зеленом шелковом халате, их откровенный разговор или ее неожиданный и неумелый поцелуй.

Какая потрясающая несправедливость! Такая женщина – и вдруг оказалась женой болвана, понятия не имевшего, как следует обходиться с прекрасной женщиной! Впрочем, и сам Дикон Мейберри заслуживал жалости. Рано женившись, он, воспитанный властной матерью, явно не сумел получить образования в определенной сфере. А вот ему, Дрессеру, в его странствиях такая возможность была предоставлена…

Заслышав шаги в коридоре, Дрессер спешно накинул на себя одеяло.

Вошла леди Эрнескрофт, тоже одетая в зеленое – поверх платья из золотой парчи был накинут темно-зеленый плащ, – на груди мерцали роскошные изумруды. Контраст между ее изысканным одеянием и неглиже дочери позабавил Дрессера.

– Я глубоко шокирована, Дрессер! Надеюсь, вам оказали необходимую помощь?

– Да, благодарю вас, мадам.

– Это вам урок: не стоит гулять в одиночку по ночным улицам.

Дрессеру уже порядком надоело выслушивать одно и то же, однако спорить смысла он не видел.

– Я велю лакею дежурить всю ночь напролет возле вашей двери, – сказала графиня. – И если вам что-нибудь понадобится, стоит лишь его кликнуть.

– Но в этом нет никакой надобности.

– Вы мой гость, Дрессер!

И графиня вышла, однако тотчас зашел ее супруг.

– Какой, однако, скандал, – сказал Эрнескрофт, слегка нетвердо стоя на ногах. – Есть ли шанс изловить негодяев?

– Ни малейшего, полагаю. Это были простые воры.

Эрнескрофт сочувственно закивал:

– Вот изловить бы их всех да утопить разом в море! Моя жена права: не стоит шататься по ночным улицам в одиночку.

Наконец Дрессера оставили в покое, и он с величайшим облегчением закрыл глаза. Он уже засыпал, когда вдруг кое о чем вспомнил.

Он выбрался из постели, все еще оберегая ушибленную руку, проверил бинты на боку – следов крови на них не было. Затем открыл дверь и увидел молодого лакея, которому хозяева милостиво позволили сидеть на стуле подле покоев гостя. Лакей тотчас вскочил на ноги:

– Вам что-то нужно, ваша светлость?

– Да. Войди-ка.

Лакей робко переступил порог.

– А теперь погляди, есть ли под моей кроватью другая, выдвижная?

Лакей наклонился:

– Ага, есть.

– Тогда выдвинь ее и ложись.

– То есть как, сэр?

Мальчишке на вид было не больше семнадцати, и он очень боялся совершить промашку.

– Тебе ведь велено дежурить при мне и выполнять все мои прихоти?

– Да, ваша светлость.

– Так вот, я предпочитаю, чтобы ты был поближе. Мне может стать вдруг так худо, что я не смогу даже позвать на помощь. Так что закрывай дверь, выдвигай кушетку и ложись – будешь дежурить лежа. Я нисколько не обижусь, если вдруг ты уснешь: ведь если мне сделается плохо и я начну задыхаться или вдруг в припадке безумия голышом выбегу в коридор, ты тотчас проснешься.

Паренек уже робко улыбался, понимая, что господин шутит, однако не позволил себе лишнего:

– Как пожелает ваша светлость.

Кивнув, Дрессер загасил свечу и устроился поудобнее в постели.

«Не стоит гулять в одиночку по улицам ночного Лондона…» Разумеется, он не позабудет этого мудрого совета, но искренне предпочел бы вовсе уехать из города. Его держала здесь только Джорджия и проблемы, связанные с ней.

Но сможет ли он уехать, если она останется здесь?..

Джорджию пробудила от глубокого сна Джейн, которая принесла чашку шоколада и письмо.

– Сказали, это срочно.

Джорджия схватила листок. Неужели это Дрессер пишет, что решил отрясти прах Лондона с ног своих после вчерашнего нападения? Она сломала печать.

Однако письмо оказалось от Порции Маллори. Джорджия уже успела позабыть, под каким предлогом приехала в город. Она быстро пробежала взглядом письмецо.

– О боже! В «Приюте Данаи» возникла проблема с водоснабжением, а Порция вот-вот уедет из Лондона! Мне нужно ехать. Подай самое простое платье, Джейн! Нехватка воды – это более чем серьезно… И дело довольно-таки грязное…

– Будто бы от вас одной зависит, чтоб вода вдруг появилась! И потом, вам предстоит последняя примерка костюма перед маскарадом, а ведь он состоится нынче вечером.

– Придется все успеть. Быстренько, Джейн, принеси мне одно из траурных платьев. Мы ведь привезли парочку, правда?

– Эту скукотищу?

Поколебавшись, Джорджия кивнула:

– Да. Принеси именно эту скукотищу.

Наскоро черкнув ответ Порции и отослав его с лакеем, Джорджия принялась затягивать шнуровку на груди.

– Это платье я вполне могу надеть самостоятельно, – сказала она Джейн. – А ты сходи и узнай, как чувствует себя лорд Дрессер. Спроси, не нужен ли доктор, и непременно узнай, нет ли у него жара. Да, и прикажи подать для меня портшез.

Джорджии, разумеется, хотелось осведомиться о здоровье лорда Дрессера лично. И в то же время она не представляла, как сможет взглянуть ему в глаза. От воспоминаний о вчерашнем поцелуе ее бросало в жар. Да, поцелуй был великолепен, но у Джорджии было более чем достаточно причин его не допустить. Ей вовсе не следовало вчера входить к Дрессеру – или, на худой конец, прежде надо было надеть вот это самое пуританское платье.

Она присела за туалетный столик, чтобы причесаться, но тут как раз возвратилась Джейн.

– Сделай простой узел на затылке, – сказала Джорджия. – Как поживает лорд Дрессер?

– Хорошо, миледи. Лишь слегка побаливает рука – по крайней мере, так утверждает лакей.

Повода для визита к нему нет.

И говорить им не о чем. Вчера, при тусклом свете свечей, в интимной обстановке, беседовать им было легко, но такие разговоры слишком опасны. Она уже убедилась, как он плохо понимает ее и привычный ей мир, и опасалась, что чем лучше он будет ее узнавать, тем меньше она будет ему нравиться. Вовсе не следовало сознаваться, что ей знакомо заведение Мирабел, что она нанимала актеров, представлявших «живые статуи» на их увеселениях, но без откровенности их разговор потерял бы всякий смысл.