В этом уникальном месте мы оказались в уникальное время. Президент ЮАР де Клерк и президент АНК Мандела договорились о проведении первых демократических выборов, что было сравнимо с землетрясением.

Южно-Африканская Республика (меньше 5 миллионов белых, свыше 30 миллионов черных) была государством вроде древних Афин или скорей Спарты. Античные демократии, как мы помним, были рабовладельческими. Демократия была там для граждан, ну а рабы были рабами. Точно так же демократия в ЮАР была только для белых. Черные были не просто граждане другого сорта, они были вообще не граждане, их даже формально вывели за штат, приписав к десяти квазинезависимым либо квазиавтономным резервациям – бантустанам. Эту фикцию ввели еще в 40-е годы прошлого века ровно для того, чтобы не дать черным голосовать.

Сравнение с античными образцами может показаться комплиментарным – если забыть, что с той поры прошли два с половиной тысячелетия. Во второй половине ХХ века режим, который открыто и всеми средствами – юридическими, политическими, экономическими, репрессивно-силовыми – держал в абсолютном бесправии огромную часть населения – а в этом собственно и состояла суть апартеида – слишком уж оскорбительно выламывался из мирового порядка, попирая все принятые нормы и установления. Отсюда такая реакция мирового сообщества – первый и пока единственный случай. На своем хуторе власти ЮАР могли игнорировать моральное осуждение «прогрессивного человечества», даже отказ от участия в Олимпийских играх пережили бы, но выпадение из мировой экономики оказалось нестерпимым. Из этой нестерпимости и родился реформатор де Клерк.

Заседания парламента в ЮАР, чередуясь, по полгода проходят то в Кейптауне, то в Претории (официальной, или, если хотите, северной столице). Открытие конгресса Международного института прессы состоялось в кейптаунском здании парламента, сочетающем в себе старомодность европейской провинции с местным колоритом. Гигантский орган, утопающий в живом африканском лесу прямо на сцене, – ну где еще можно увидеть такое!

Первым выступил президент де Клерк. «Ваше присутствие здесь есть само по себе показатель того, что Южная Африка вновь стала частью мирового сообщества. Только сейчас, когда мы полностью вышли из тени тридцати лет изоляции, мы начинаем понимать, до какой степени клаустрофобским стало наше общество. Испытываешь поистине чувство освобождения, вновь становясь частью мировой семьи».

Это явно выстраданная мысль, и де Клерк ее развивает. «Ни одна страна не может долго выжить в изоляции от остального человечества. Истина в том, что все наши судьбы переплетены. Опасная иллюзия – вообразить, что в одиночку мы можем определять будущее наших стран». И еще одно важное признание: «Мы, как и люди в Восточной Европе, – дети 1989 года. Гигантские силы, развязанные крахом советского коммунизма, облегчили и ускорили наш собственный процесс реформ в Южной Африке».

Президент-реформатор видит, что его страна оказалась у развилки. Первые свободные межрасовые выборы определят, «пойдем ли мы вслед за успешно возникшими экономиками Азии и Латинской Америки к прогрессу и процветанию или мы скатимся в отчаяние и нищету, в которой пребывает большая часть остальной Африки. Они определят, будем ли мы мирным, соблюдающим закон и порядок обществом, в котором все общины могут жить вместе в гармонии и взаимном уважении, или нашу страну раздерут на части общинная борьба и этническая война».

Президент де Клерк ушел, и появился струнный оркестр: четыре скрипки и два контрабаса. Музыкальная пауза была дипломатической. Следующим оратором был Нельсон Мандела. Параллельные прямые не пересекаются. Два соперника, два лидера ЮАР, получившие одну Нобелевскую премию на двоих, на одной сцене не встречаются.

От фигуры Манделы словно исходит какой-то ток. Завораживающие жесты, магнетическая поступь.

В критике ненавистного режима Мандела был язвителен и патетичен:

«Экономические решения, принимавшиеся в не столь давнем прошлом, были подчинены узколобым целям апартеида и осадной экономики. Осуществляемые правительством, погруженным в секретность и приверженным расовому господству, они были противоречивыми – когда не были абсурдными». Председатель АНК обличал разительное неравенство в распределении доходов, богатства и возможностей, систематическую дискриминацию, как в частном, так и в общественном секторах, отсутствие равного доступа к образованию.

Де Клерк не зря говорил о переменах, как «детях 1989 года». Небывалая волна гласности, залившая ЮАР в начале 90-х – еще одна мощная параллель с тем, что происходило в СССР. Собственно, именно на этой волне наш конгресс и состоялся в Кейптауне.

Помимо прочих прелестей, апартеид означал еще и намордник для прессы – белой прессы. Ее задача состояла в том, чтобы поддерживать Великий Белый Миф – официальную идеологию апартеида, находя подтверждения его величия, и хранить обет молчания во всем остальном. Откровенно драконовские законы стояли на страже тайны, очевидной всему свету – принципиального неравенства ее граждан и господства меньшинства над огромным большинством. Эту главную гостайну окружал сонм сопутствующих тайн рангом пониже, на которые работала целая система табу. Ни слова, к примеру, о войнах, которые ЮАР вела по соседству, – в Анголе или Мозамбике… Даже такая, скажем, фраза: «ограниченный контингент войск ЮАР выполняет благородную миссию по защите свободы» была немыслима на страницах газет.

Дуэт или дуэль двух лидеров продолжился на поле свободы прессы.

Свое представление о взаимоотношениях прессы и общества де Клерк выразил так: «Рынок идей действует в большой степени так же, как любой другой рынок. В ответ на любую попытку искусственно ограничить поставки идей происходит искажение. Тут же появляется черный рынок слухов и дезинформации. Незаслуженно вырастают в цене идеи, которые по сути мало чего стоят. Падает вера в идеи, так или иначе отсвечивающие официозом».

Он особо подчеркнул вклад, который освобожденная пресса внесла в политический процесс и прогресс в стране. Общенациональные дебаты высветили критические проблемы, облегчили переговоры между основными силами и поиск консенсуса. Без этого не прошла бы конституционная система разделения властей, основанная на взаимных сдержках и противовесах.

И тут президент де Клерк сделал очень важный акцент: «Единственным центром власти, который не подлежит подобным сдержкам и противовесам, является печать». «И так и должно быть», – добавил он.

Оба оратора в унисон окрестили прессу «сторожевым псом демократии». Де Клерк развернул метафору грубовато, но не без блеска.

«Общество, безусловно, нуждается в том, чтобы средства массовой информации играли роль решительного сторожевого пса, – сказал он. – Прессу нельзя держать на поводке, она должна охранять, свободно перемещаясь по дому и двору и нигде не натыкаясь на запоры и запреты. Она должна быть в состоянии унюхать коррупцию и без устали гнаться по следу горячей истории или хорошего расследования. Лаем или воем она должна быть в состоянии поднять всех на ноги в случае угрозы. И, несмотря на то, что я, как и большинство политиков, на себе знаю ее зубы, не надо и пытаться надеть на нее намордник».