потом? – уточнил Герберт с видом, являвшим почти кристаллизующуюся концентрацию скептицизма.

– Попросим его покинуть свой замок. И улететь в горы. Думаю, если альтернативой будет смерть, он неохотно, но согласи…

– Не говори чепухи. Убить проще.

Тон некроманта ясно намекнул, что возражения не принимаются, но порой Ева предпочитала не понимать намёков.

– Может, для начала хотя бы попробуем…

– Драконы – не те существа, с которыми можно договориться, поверь. – Под величественное оркестровое тутти Герберт сел; остатки фейра в его чашке чуть не выплеснулись на покрывало. – Я помню о твоей угрожающей доброте ко всему вокруг и о страхе, который ты не можешь не испытывать при мысли о столкновении с подобным… существом. Но мы с Мираклом сможем тебя защитить. Ты и сама себя защитишь, надеюсь – не зря же я так гонял тебя с магическими барьерами.

Прекрасно различив сердитость, которую он пытался спрятать за мягкостью, Ева поняла: на сей раз спорить действительно бесполезно. И это отнюдь не отменяло того, что ей ни капельки не хотелось решать проблему таким путём.

Хм…

– А барьеры защитят меня от дракона? – прикидывая кое-что, уточнила она.

– Сквозь базовый защитный купол не пробьются ни его пламя, ни его пасть. До поры до времени, – не слишком утешительно добавил некромант. – Нагрузка на щит при атаке дракона будет колоссальной, твои силы быстро закончатся. Так что сражение лучше не затягивать. – Допив фейр под репризу, вновь разлившую в воздухе нежные переливы побочной партии, Герберт отставил пустую кружку. – Завтра у меня встреча с Айрес. Надеюсь, без меня ты времени зря терять не будешь.

– Да. Конечно. – Ева прикинула ещё кое-что. – И когда примерно ты вернёшься?

Герберт оказался достаточно проницателен, чтобы не обмануться её абсолютно невинным тоном.

– С чего такой интерес?

– Просто хочу рассчитывать время. Мне же надо подготовить для просмотра что-нибудь ещё. – Ева посмотрела на него большими, очень честными глазами. – И можешь… оставить мне какой-нибудь артефакт, чтобы я могла связаться с тобой на расстоянии? Пока тебя не будет. Вдруг ещё один шпион твоего дядюшки пожалует, – добавила она настолько непринуждённо, насколько позволил лицедейский дилетантизм. – Не хочу разбираться с ним без тебя.

– В прошлый раз тебя это не остановило. И время моего возвращения тебя не слишком интересовало.

– Это было до того, как мы… поладили.

Такой довод Герберту крыть было нечем, и когда подозрение в его взгляде растаяло, Ева ощутила лёгкий укол совести.

Ох, не хотелось ей манипулировать им после всего, чего она добилась с таким трудом. Не хотелось. Но когда ей фактически не оставляют другого выхода…

– Ладно. Будет тебе артефакт. А вернусь я, полагаю, около шести. – Дослушав завершающие аккорды первой части симфонии, Герберт посмотрел на кружку в её руках. – Допила?

Ева с лёгким сожалением проследила, как исчезает из пальцев иллюзия обожжённой глины. Приятный прохладный привкус во рту – послевкусие фейра – пропал одновременно с ней.

Если б только они могли выпить что-то по-настоящему вместе…

– Спасибо ещё раз, – сказала она, гоня прочь тяжёлые мысли.

– Одна из немногих приятностей, которые я могу тебе подарить. – Герберт следил, как она закрывает плеер на планшете. – Если только устроить целый фальшивый обед…

Ева сама не поняла, почему печаль, скользнувшая в словах, так её согрела. Чужая печаль не должна греть. При нормальных обстоятельствах.

Впрочем, их обстоятельства трудно назвать нормальными.

Это не навсегда, напомнила Ева, ощутив, как снова путает мысли страх, забытый за делами, неожиданностями и тёплыми вечерами. Герберт обязательно меня оживит. Или кто-нибудь.

– Предпочту отложить обед до своего воскрешения. – Несмотря на самовнушение, улыбка всё равно вышла через силу. – Чтобы он был уже не фальшивый.

Она ещё успела заметить приоткрытую дверь, прежде чем на кровать бесцеремонно вспрыгнул белый бесхвостый кот. Тот самый, что тёрся у ног Герберта в день, когда Ева открыла глаза на алтаре. О коте она успела забыть – просто потому, что с тех пор ни разу его не видела.

– Это Мелок, – сказал Герберт, протянув руку к коту, немедленно боднувшемуся об неё усатой щекой.

– Мелок?

– Я назвал. Маленький был, – неохотно добавил некромант, будто оправдываясь.

Ева постаралась скрыть улыбку – на сей раз искреннюю.

– Давно я его не видела.

– Я и сам его нечасто вижу. Хорошо хоть всегда могу позвать для процедур. Он тот ещё бродяга… ласку просит редко. Не любит чужаков. – Герберт почесал кота за ухом, пока тот жмурил голубые умные глаза. – Значит, свыкся с твоим присутствием, раз сам сюда пришёл.

Ева немного удивилась тому, что довольный кот даже не думает мурлыкать. И лишь когда он сел, увидела нечто, в сочетании со словами о «процедурах» подсказавшее ей ответ.

Крупный рубин, мерцавший в груди среди белой шёрстки.

– Герберт, он что…

– Твой предшественник, можно сказать. Да. – Тонкие пальцы скользили по чистой недлинной шерсти, светлой как снег, который тихо накрывал землю, ждущую зимы. – Первый, кого я успешно посмертно исцелил и погрузил в стазис. Только хвост не смог прирастить.

Ева смотрела на кошачьего товарища по несчастью.

– Что с ним произошло?

– Я долго отрабатывал регенерацию и стазис на крысах. Пока учился. Выходило недостаточно хорошо. Тогда отец кинул Мелка своим охотничьим псам. Решил придать мне стимул. И был прав. Когда я понял, что у меня нет права на ошибку, то сделал всё идеально… не считая хвоста, но это мелочь. И мурлыкать он разучился, как потом выяснилось. А в остальном явно остался собой.

Он поведал это так спокойно, так отстранённо, что Еве на миг очень захотелось тоже сделаться некромантом. Дабы поднять достопочтенного господина Рейоля из могилы и собственноручно отправить обратно.

– Твой отец… Он просто…

– …не считал животных чем-то значимым. Не считал, что животное можно по-настоящему любить. Но знал, что Мелок важен для меня. Причуда, которой можно воспользоваться. – Герберт потрепал кота, развалившегося на постели рядом с хозяином, по блаженно подставленному меховому пузу. – Он лежал в стазисе несколько лет. В фамильном склепе. Пока я не изобрёл тот ритуал, которым поднял тебя. Отец сперва ругался, что я попусту расходую энергию, поддерживая стазис у какого-то животного.

– А потом? – боясь спугнуть хрупкую ниточку доверчивой откровенности, сплетённой музыкой, фейром и сказками, тихо спросила Ева.

– А потом отец погиб. Ритуал я вывел, уже когда остался один. И после его смерти больше мне никто никогда ничего не указывал… почти никогда. – Зарывая пальцы в белый мех, Герберт помолчал, наблюдая, как мерно пульсирует рубин в кошачьей груди. – Жаль, что правильные выводы из всего этого я сделал куда позже. Тогда мне преподали важный урок.

– Что твой отец