водяным смычком на виолончели, но получилось плохо. То ли инструменту тоже полагалось быть волшебным, то ли этому нужно было обучаться отдельно, то ли порождение магии в принципе не предназначалось для игры на реальных струнах – в любом случае скрип, извлечённый световым волосом, вынудил Еву быстро прекратить экзерсисы.

В качестве музыкального приветствия она выбрала «Идиллию» Элгара. Квадратный двор, окружавший её высокими каменными стенами, создавал неплохую акустику, и мелодия воодушевлённо разлилась над холодной белизной. Когда приветствие осталось безответным, Ева продолжила концерт «Колыбельной» Брамса, выпевая кантилену смычком нежно, как в мечтах когда-то её баюкала мама.

Виолончель звучала так тепло, так душевно, что казалась живой.

Ева старалась не смотреть по сторонам, пока играла. Если она и могла поразить дракона, то лишь игрой с полной отдачей, а в таком случае отвлекаться было чревато. Но в перерывах между пьесами исправно смотрела на провалы в каменных стенах. Исправно пустовавшие.

Когда божественные звуки шубертовской «Ave Maria» (её коронный номер, на последнем зачёте заставивший директора прослезиться) также не привлекли драконьего внимания, Ева досадливо опустила смычок.

Либо дракона не было дома, либо он попросту её не слышал. Второй вариант Еве нравился меньше первого: соваться под своды замка, откуда выбраться будет ощутимо сложнее, чем со двора, ей хотелось меньше всего на свете.

Она огляделась, ожидая увидеть бесстрастное лицо Герберта, в мыслях уже придумавшего ей сотню самых страшных кар. Вдруг осознав, что с чего-то ей стало ещё более не по себе, чем могло быть во дворе заваленного костями драконьего замка, вскинула голову.

Дракон сидел на крыше за её спиной – между двумя башнями, на высоте пятиэтажного дома, и был немногим меньше, чем этот самый дом. Меж матовой чешуёй цвета мха и зелёного бархата искрились золотые ниточки пламени, мерцавшего под кожей; полупрозрачные крылья дракон сложил вдоль тела, словно лиственный плащ. С вытянутой морды на Еву кошачьими зрачками смотрели огромные, в её рост, пламенно-жёлтые глаза.

– Изобретательно. Обычно моё внимание привлекали вызовом на честный бой и обещанием воздать справедливую кару за мои злодеяния. К несчастью для этих шутов, наши представления о честном бое немного различались. – Голос, раздавшийся из зубастой пасти, завораживал низкой шёлковой мягкостью, вкрадчивой лаской обволакивая слух. – Зачем ты здесь, золотце?

Ответить Ева смогла не сразу. Отчасти потому, что она ожидала от дракона подавляющего действия, но рядом с ним, под взглядом его глаз, всё равно отчётливо ощутила себя букашкой. Особенно при осознании, что от клыков, когтей и пламени, клокотавшего под зелёной чешуёй, её отделяют расстояние одного драконьего прыжка да эфемерный пузырь защитной магии.

Отчасти потому, что голос – нарушая все ожидания и здорово выбивая из колеи – был женским.

– Я пришла договориться, – глядя на драконицу, проговорила Ева, чувствуя себя тем заносчивым нейрохирургом, который в один прекрасный день вынужден был сменить свою профессию на куда более магическую.

– И музыка в качестве подкупа?

– Именно.

– Изобретательно, – повторила драконица. Чешуйчатые лапы держались за плоскую крышу, демонстрируя загнутые зазубренные когти: одно движение каждого из них могло разорвать Еву пополам. – А тебе удалось меня удивить, золотце. Иномирянка, верно?

Она только кивнула.

– Слышно. Человеческая музыка, на мой вкус, весьма примитивна, но звучание ваших душ… Когда сердце, что ярче и прекраснее золота, сияющее драгоценной звездой, изливается в мелодии… – Драконица сомкнула кожистые веки в мечтательных раздумьях. – Не желаешь пополнить мою коллекцию? Иногда хочется видеть среди сокровищ что-то более… живое. Пусть даже к тебе это не совсем применимо.

– Боюсь, мой инструмент плохо перенесёт хранение в подобных условиях. Да и я не лучше, – не спрашивая, откуда драконице известно об особенностях её состояния, вежливо откликнулась Ева.

– Жаль. Ты весьма любопытный экземпляр, вынуждена признать. Обычно человеческие девочки интересуют меня в качестве ужина, хотя предпочитаю особ помясистее. Но перекусить тобой… Глупый расход вещи, куда более ценной в ином применении. Не говоря уже о том, что вкус у мертвечины довольно посредственный. – Обвив длинный хвост вокруг башни, драконица сползла ниже, повиснув на замковой стене на манер чудовищной обезьянки. – Геммелариндтруда. Моё имя, если захочешь ко мне обратиться. Зачем явилась, золотце?

В сравнении с этим «Гербеуэрт» казалось лёгкой разминкой у логопеда.

– Мой друг хочет вас убить, – обнимая гриф Дерозе и стараясь не потеряться в солнечном пламени, плескавшемся в драконьих глазах, сказала Ева. – Я пытаюсь это предотвратить.

Драконица подтянулась обратно на крышу; её смех рокотом прокатился над двором замка, где медленно рассыпались прахом те глупцы, что пытались убить её прежде.

– Какая самоуверенность. – Из ноздрей, в которых Ева вполне могла бы спрятаться, не грози это испепелением, вырвались струйки белого дыма. – Твой друг… Не тот забавный маленький избранник Жнеца, что властвует над землями вокруг Шейна?

– Гербеуэрт. Его зовут Гербеуэрт.

– Явился ко мне, кажется, год назад. Или шесть… После пяти сотен немного теряешь ощущение времени. – Громадный хвост, усеянный по гребню антрацитовыми шипами, рассеянно метнулся в сторону, сшибив зубец с ближайшей башни. Тот с глухим шумом упал где-то за стенами замка. – Повезло ему, что не в моих интересах было настраивать людей против себя, убивая их владыку. Способный мальчуган, но тогда ему пришлось уйти восвояси. Придётся и теперь.

– С тех пор мальчик подрос. Послушайте… – Драконье имя успело начисто вылететь у неё из головы – всё, кроме его созвучия с другим именем, хорошо Еве знакомым. – Можно называть вас Гертрудой?

Новонаречённая Гертруда насмешливо облизнула пасть раздвоенным чёрным языком:

– Изволь. Имена – шелуха, важна суть.

– Поэтому вы не спросили, как зовут меня?

– Оправдываешь песню своей души, золотце. Хотя справедливости ради интеллект в ней – далеко не ведущий мотив. Другие звучат куда изысканнее и занятнее. – Совиным движением драконица склонила голову набок. – Полагаю, ты бы не пришла сюда, не будь у тебя что предложить мне… кроме себя.

– Часть себя вполне могу, – возразила Ева, после встречи с гномом заранее продумавшая вопрос оплаты. Прижала руку со смычком к груди, туда, где под курткой и рубашкой пульсировал багряный камень. – Вы же… слышите… рубин вот здесь?

Если когда-то его почувствовал гном, то драконица и подавно должна.

Судя по заинтересованному виду Гертруды, Ева не ошиблась.

– Думаю, в нём останется… часть меня. Даже когда я с ним расстанусь. А я очень надеюсь, что рано или поздно это произойдёт. Когда я перестану в нём нуждаться, с радостью отдам его вам. Но в первую очередь… – Опустив руку со смычком, она прижалась щекой к колку виолончели. Ощущение дерева, врезающегося в кожу, отрезвляло от заворожённости, которой оплетал сознание драконий взгляд. –