Поздно вечером, бывший великий везир Махмуд Недим-паша узнал о планах заговорщиков и срочно сообщил о них Игнатьеву. Тот посоветовал дать знать султану. Чтобы Абдул-Азис был в курсе дела, Махмуд Недим-паша послал к нему племянника, не зная, что его посыльный давно причислен к заговорщикам. Вместо того, чтобы исполнить поручение, коварный родственник предпочёл известить обо всём сераскира. Неумолимый рок преследовал Абдул-Азиса. Он пытался предусмотреть все варианты, но одного не учёл: он загнал военного министра в такой угол, из которого он вряд ли смог бы выбраться. А ведь знал, понимал, что зверь, загнанный в угол, опасен. Смертельно опасен. Абдул-Азис на какой-то миг, на жалкую секунду упустил это из виду!

Совпадение всех этих мелких случайностей само собой вело к тому, что его судьба — неотвратимо! — должна была свершиться в ту же ночь.

Хуссейн Авни понял, что медлить нельзя ни минуты. Махмуд Недим-паша мог быть снова объявлен главой турецкого правительства, и топор палача опустился бы на шею сераскира.

Бежать или же действовать? — кружил по кабинету военный министр, то и дело натыкаясь на расставленные стулья. После мучительных раздумий он решился на государственный переворот, взяв на себя роль руководителя. Чтобы узаконить свои действия и не дать европейским державам ввести в Турцию свои войска и оккупировать Стамбул, для возвращения на трон Абдул-Азиса, военный министр созвал главных заговорщиков и просил шейх-уль-ислама издать фетву о низложении царствующего султана.

Текст фетвы был подготовлен заранее и передан в редакции газет:

« Если… зеид (имярек, фиктивное лицо) начальник правоверных, имея помрачённый рассудок и утратив качества, необходимые для правления, употребляет народную казну на свои личные издержки, и притом в размере высшем против того, который может вынести страна и народ,

— если он вносит в дела духовные и гражданские смуту и замешательство,

— если таким образом разоряет страну и народ, необходимо ли его низложение в том случае, когда дальнейшее сохранение за ним власти будет вредно народу и стране?

Ответ: «Да». Затем подпись: « Хасан Хайрулла».

Имея на руках санкцию шейх-уль-ислама на свершение государственного переворота, Хуссейн Авни собрал несколько батальонов на площади сераскирата и поручил командование ими своему родственнику Редифу-паше и начальнику военного училища Сулейману-паше. Солдаты, уверенные в том, что охраняют султана от нападения гяуров, окружили дворец Долма-Бахче таким образом, что он был полностью блокирован.

В Стамбуле наступила ночь. Задул холодный ветер. Пошёл дождь.

Дворец погрузился во тьму, затем — в сон. Не спал лишь главный евнух Кизляр-ага, единственный, кто знал, в какой из комнат спит султан.

Когда на Босфор лёг туман, Сулейман-паша направился в покои принца Мурада, сына Абдул-Меджида I, старшего в роде. Тот был ни жив, ни мёртв.

Боялся выйти. Думал, что его убьют.

— Прошу прикончить сразу! — взмолился он, завидев сераскира.

Хуссейн Авни стал его успокаивать.

— Дело идёт не о смерти, — вскричал он задушенным голосом, — о воцарении!

Выходя из своей спальни, наследник престола был так бледен и так трясся, что военный министр вынужден был дать ему в руки свой «Кольт» и благородно заверить: — Ваше высочество, Вы можете убить меня, если заметите подвох.

Благополучно покинув дворец, военный министр усадил принца рядом с собой в карету и велел кучеру править к ближайшей мечети, где их должен был ожидать каик, чтобы скрытно перевезти в Стамбул. Но в условленном месте каика не оказалось. Ветер поднимал большие волны, брызги летели в лицо, сыпал дождь. Чтобы Мурад не простудился и никем не был узнан, Хуссейн Авни укрыл его в мечети, а сам остался ждать на берегу, ибо любая случайность может стать той мелкой песчинкой, что останавливает ход огромнейшего механизма. Наконец сераскир увидел остроносый каик и почувствовал, как отлегло от сердца.

Как только Редиф-паша узнал, что Мурад в безопасности, он передал начальство Сулейману-паше, а сам, с револьвером в руке, пошёл разыскивать Кизляр-агу. Найдя его в одной из комнат, Редиф-паша велел будить султана и сказать ему, что он обязан со своим семейством переселиться во дворец Топ-Капы, назначенный ему для жительства. Заслышав громкий разговор, Абдул-Азис протёр глаза и полусонный вошёл в комнату старшего евнуха. Редиф-паша повторил ему слова о переезде.

Позови Абдул-Азис кого-нибудь на помощь, быть может, роли бы переменились, но твёрдость духа покинула его, и он покорно свесил голову. Возможно, в его памяти в этот момент всплыли суровые строки: «Коран дозволяет низложение падишаха, если он не радеет о пользах империи, непроизводительно расточает народные суммы и прочая и прочая».

Игнатьеву донесли, что, когда султану объявили о его свержении, владыка Порты лишился дара речи. Выпучив глаза, он начал озираться с таким видом, словно угодил в зверинец или же внезапно оказался в доме для умалишённых.

Но, если Абдул-Азис покорился своей участи и беспрепятственно дал увезти себя в давно заброшенный сераль, (когда ты никому не нужен, можешь считать себя мёртвым!), то обитательницы его гарема вошли в такую ярость, что перебили в харемлике всё, что можно. Вазы, стёкла, зеркала. От них остались лишь ничтожные осколки. Жёны и наложницы султана тигрицами бросались на солдат, которые заполнили дворец и выводили их наружу: царапались, рычали и кусались, подняв такой неимоверный крик, что переполошили всю окрестность. Усадить их в каики и увезти вслед за низложенным султаном солдатам стоило больших трудов и расцарапанных физиономий.

Около полудня восемнадцатого мая новый тридцатишестилетний султан (тридцать третий по счёту) отправился в Долма-Бахче, где все сановники и должностные лица стали поздравлять его с восшествием на трон Османов.

Сразу же по воцарении Мурада V первый драгоман Порты прибыл в русское посольство и громогласно сообщил, что «Божией милостью и с общего согласия султан Абдул-Азис низложен».

— Законный наследник султан Мурад V взошёл сегодня на престол. Да сделает Аллах всех его подданных счастливыми.

Игнатьев выслушал гонца с тяжёлым сердцем. Трудно было свыкнуться с мыслью, что Абдул-Азис утратил власть. Власть! — великая, таинственная сила, способная оказывать существенное воздействие, как на жизнь одного человека, так и на жизнь всего мирового сообщества, всегда вызывала глубокий интерес у философов, которые видели в ней явление одной из интереснейших сторон человеческого бытия со всею его обречённостью.

Когда Николай Павлович узнал, что старый сераль Топ-Капы стал для Абдул-Азиса своеобразным зинданом, тюремным застенком, ему невольно показалось, что он и сам теперь в Буюк-Дере томится под замком, в стенах сырого, мрачного полуподвала, облюбованного крысами. Смена турецкого владыки добавляла ему политических ребусов, дипломатических козней и нервотрёпки, которая усугублялась тем, что в любой момент можно было ожидать гнева начальства и своей отставки. Вот и приходилось работать так, словно у него остался один день, чтобы успеть завершить начатое дело. Его контрагенты могли поздравить друг друга с успехом. И первым среди них был Генри Эллиот.