– Вот Люк бы сейчас читал нотации, – продолжаю я, – что ни одному ребенку нельзя позволять подвергать свою жизнь опасности, ни одному ребенку нельзя позволять рискованные забавы.

Адди отводит руки назад, сгибает колени.

– Тут я на стороне Люка, – отвечает Томас, все еще не убирая ладоней от глаз.

– Вряд ли.

– Я серьезно!

– Прыгает! – кричу я, пока Адди взвивается со скалы вверх и сразу падает в воду, через секунду она уже всплывает на поверхности. Другие ребята радостно приветствуют ее. – Она крутая!

Томас открывает глаза и облегченно вздыхает.

Потом смотрит на меня:

– А чего это ты ухмыляешься, Роуз?

Я встаю и беру полотенце.

– Смотри!

– Хочешь прыгнуть? Ты рехнулась?

– Не переживай. Я с этой скалы тысячу раз прыгала.

– С обрыва.

Он тянется ко мне, я хватаю его за руку.

– Все будет хорошо.

– Ну отлично. А мне теперь переживать, что сегодня не одна, а две девицы погибнут ужасной смертью.

Томас не отпускает меня, я слегка встряхиваю рукой – и мои пальцы ускользают из его хватки.

– Да, здорово, давай, иди к Адди, – говорит он, качая головой. – Все равно мне не нравится, что она там одна. Если что-то случится, ты ее спасешь.

Я упираюсь рукой в бок, притворяясь оскорбленной.

– А если со мной что-то случится?

– Ясно же: тогда Адди спасет тебя.

– Уверена, она обрадуется, когда увидит меня.

– Думаю, в глубине души будет в восторге.

– Вот и посмотрим!

Прогулка до скалы занимает около пяти минут. Дети резвятся в воде, строят песочные замки, отдыхающие смеются, шуршит прибой, наигрывая свою музыку. До места я добираюсь, промокнув от пота. Сейчас, наверное, градусов тридцать пять.

Высокий мускулистый мальчишка в плавках, лет примерно шестнадцати, бомбочкой ныряет в воду, а те, кто ждут своей очереди, вопят и аплодируют. Некоторые замечают меня – я готовлюсь плыть к месту, откуда все взбираются наверх. Адди увлечена беседой со своим приятелем Тимом.

Он что-то говорит – и она заливается смехом.

Я энергично машу ей:

– Адди!

Она переводит взгляд на меня. Я ныряю в холодный бурлящий океан, в жару это очень освежает. Плыву брассом; шелест волн, плеск воды о мое тело – как я скучала по этой мелодии! Доплываю до скалы, хватаюсь мокрыми руками за влажные камни; мгновенно пробуждаются воспоминания: как я впервые в тринадцать лет осмелилась на прыжок, стояла, уверенно держась, в купальном костюме, а Рэй, мальчик, в которого я влюбилась, кричал мне снизу. Примерно тогда же отец выяснил, что я его ослушалась, и явился утащить меня домой и наказать.

– Вам помочь, доктор Наполитано? – кричит Тим, а я смотрю на высокого юношу, который, похоже, нравится Адди.

Недавно за ужином она провозгласила себя бисексуалкой. Возможно, именно Тим поспособствовал этому открытию, поскольку до того дочь Томаса увлекалась лишь девочками.

– Я же просила называть меня Роуз, Тим.

– Не выходит! Вы же типа профессор и все такое.

– Как хочешь, – смеюсь я, глядя на ребят.

Как выяснилось, мне нравятся друзья Адди. Оказывается, подростков я могу искренне любить.

Вдоль края утеса есть подобие лестницы, ступеньки природного происхождения. Тим глазеет на меня сверху вниз, должно быть, ему любопытно, зачем столь почтенная леди приплыла к молодежи на скалу.

Адди стоит с ним рядом. Кажется, она нервничает и будто старается телепатически передать мне силу подняться туда, где ждут они.

Когда я почти добираюсь до вершины, Тим протягивает мне руку, и я ее принимаю.

– Благодарю вас, сэр.

Он смеется.

– Поверить не могу, что ты здесь! – У Адди недоверчивый и вместе с тем счастливый вид.

А может, она просто счастлива, что я не разбилась насмерть, пока карабкалась. Надеюсь, Томас набрался храбрости отвести от лица руки и тоже испытывает облегчение.

Я обнимаю Адди.

– Подумала, что это как езда на велосипеде – разучиться невозможно. – Поворачиваюсь к Тиму. – Надеюсь, ты не возражаешь, если мы прыгнем следующими.

Тим жестом указывает на обрыв.

– Да пожалуйста!

– Давай, Адди, идем!

– Серьезно? – потрясенно спрашивает она.

– Конечно, почему нет? Или ты думаешь, я просто так сюда забралась?

– Хорошо, – кивает Адди.

Мне хочется снова ее обнять, но я сопротивляюсь. Мы вдвоем – Адди с худощавыми загорелыми ногами, облаченная в лаймово-зеленое бикини, и я в сплошном пурпурном купальнике – подходим к краю скалы. Взгляды всех ребят устремлены на нас, разговоры и болтовня постепенно смолкают. Мы беремся за руки.

– Готова? – спрашиваю я, а потом мы со смехом прыгаем вниз.

ГЛАВА 41

23 мая 2000 года

Роуз, жизни 1–9

Люк опускается на колено. Так внезапно, что я даже смущаюсь.

Я стою, держа руки у груди, сжимая и разжимая трясущиеся пальцы.

Он смотрит на меня, расплывается в широкой улыбке, но молчит. Слегка пошатывается, но ловит равновесие. А затем принимается копаться в кармане.

Пока Люк возится, выискивая в тесных джинсах маленькую коробочку, мое сердце начинает бешено биться, я вся покрываюсь мурашками, даже под свитером. Приоткрываю рот, напоминая себе, что надо дышать. Кажется, я улыбаюсь. Я ждала этой минуты, предвкушала ее, надеялась, что она скоро наступит.

Люк выуживает коробочку и открывает. Внутри помолвочное кольцо. Он протягивает его мне, а оно мерцает и искрится в дрожащей руке.

– Роуз, ты любовь всей моей жизни навеки… – начинает Люк.

Я слышу эти замечательные слова, но и еще кое-что: голос у меня в голове, у которого есть собственное мнение по поводу происходящего. Я стараюсь заставить его умолкнуть, но он сильный и раздражающий.

Роуз, спрашивает он, а почему Люк встал на колено? Это дань традиции. А ведь ты тысячу, нет, миллион раз, твердила ему, что не хочешь традиционного предложения, традиционной помолвки, за которой последует традиционная же свадьба. Притом специально упомянула: вот не желаешь, чтоб тебя позвали замуж, опустившись на колено. И в шутку пригрозила: если Люк это сделает, ты во всеуслышание ответишь «нет».

– До конца жизни я хочу быть только с тобой…

Он говорит так красиво. Как это может не нравиться? Как не растаять от таких слов? То есть – ну подумаешь, встал на колено, хотя я просила так не делать. Да, я феминистка, и что с того? Разве феминисткам не нравится, когда им признаются в любви? Всем нравится! Милая традиция. Так почему я должна быть против? У меня тоже есть право порадоваться. Разве нет?