Когда Адам воззвал в третий раз, Даррил и Дэвид отбросили оружие и начали меняться. Лунный призыв плыл меж деревьев, и я чувствовала, как, захваченные им, все волки меняют форму. Слышала болезненные крики тех, кто сопротивлялся перемене, и ворчание тех, кто поддавался.

Адам стоял в лунном свете, который казался ярче, чем несколько мгновений назад. Он открыл глаза и посмотрел на лунный диск. И на этот раз использовал слово.

— Придите, — сказал он.

Он произнес это негромко, но каким-то образом его голос, как и песня, разнесся по покинутой лесной территории, как гром, мощный и непреодолимый. И волки пришли.

Они появлялись по одному и по двое. Одни приближались веселыми прыжками, другие — с опущенными хвостами, так, словно их тащат. Некоторые еще находились в процессе перемены: их тела были неестественно вытянуты и изогнуты.

Двери склада распахнулись, и оттуда, шатаясь, вышел человек, прижимая руку к груди. Это был охранник, в которого стрелял Шон. Слишком слабый, чтобы измениться, он все равно ответил на зов Адама.

И меня затронул этот призыв. Я сделала шаг вперед, не глядя под ноги, и споткнулась о палку. Восстановила равновесие, но от резкого движения заболела рука, и боль прочистила голову, как доза нашатыря. Я обратной стороной ладони вытерла слезящиеся глаза и снова ощутила безошибочный запах колдовства.

Не обращая внимания на призыв Адама и на боль в руке, я побежала, потому что в ночном воздухе, насыщенном Силой, я почувствовала смертоносное заклятие, на котором было имя Адама. У меня не было времени отыскивать колдунью: заклятие уже действовало. Все, что я могла сделать, — броситься наперехват, точно как Бен бросился наперехват шприцу.

Не знаю, почему у меня получилось. Позже мне говорили, что не должно было. Когда заклятию дают имя, оно действует как управляемый снаряд, а не как лазерный луч. Оно должно было обойти меня и ударить в Адама.

Но ударило в меня и прошло насквозь потоком перьев, заставив задрожать и ахнуть. Потом заклятие остановилось, и я словно стала магнитом: рекой расплавленного металла, все колдовство устремилось ко мне. Это была река смерти, и она шептала мне: «Адам Хауптман».

У нее прорезался голос. Но не голос Елизаветы, хотя тоже мне знакомый. Мужской. Колдуном оказался внук Елизаветы Роберт.

Колени мои под тяжестью голоса Роберта подогнулись, с огромным напряжением я принимала на себя имя Адама, чтобы колдовство остановилось на мне. Мне показалось, что я дышу огнем, и я поняла, что мое вмешательство не продлится долго.

— Сэм, — прохрипела я. И, словно по моему зову, он сконцентрировался из воздуха, оказавшись передо мной. Я ожидала увидеть его, как и всех остальных, в волчьем облике, но нет.

Он взял мое лицо в ладони.

— Что случилось, Мерси?

— Колдовство, — сказала я и увидела в его глазах понимание.

— Где она?

Я покачала головой и с трудом выдохнула:

— Это не она. Роберт. Это Роберт.

— Где? — снова спросил он.

Я собиралась ответить ему, что не знаю, но рука моя поднялась и указала на крышу дома с заколоченными окнами.

— Там. Сэмюэль исчез.

И как будто мой жест как-то подействовал, поток колдовства многократно усилился. Я упала, прижалась лицом к холодной земле, надеясь, что это помешает огню, пылающему внутри меня, сжечь и кожу. Закрыла глаза — и увидела Роберта, сидящего на крыше.

Он потерял свою красоту, лицо его исказилось от усилий и покрылось красноватыми пятнами.

— Мерседес. — Он вдыхал мое имя в колдовство, и я почувствовала, как поток меняет направление, как борзая, которой дали понюхать другой платок. — Мерседес Томпсон.

Мерседес, довольно шептало заклинание. Он дал смерти мое имя.

Я закричала от боли: по сравнению с ней боль в руке казалась совершенно незаметной. Даже сквозь пожирающий огонь я расслышала пение, поняла, что в заклятии Роберта есть ритм, и начала двигаться в соответствии с ним, негромко напевая мелодию. Музыка заполнила мои легкие, потом голову, на мгновение заглушив огонь. Я напряглась в ожидании. И тут Сэмюэль остановил поток волшебства. Думаю, я потеряла сознание, потому что очнулась на руках Сэмюэля.

— Они все здесь, кроме одного, — сказал Сэмюэль.

— Да. — В голосе Адама звучала сила лунного призыва.

Я зашевелилась, и Сэмюэль отпустил меня. Мне все же пришлось прислониться к нему, но я устояла на ногах. Только Адам, Сэмюэль и я стояли.

Их было не так много, как могло показаться. Стая бассейна Колумбии невелика, стая Джерри еще меньше — но теперь все они сидели вокруг нас, как группа сфинксов, и ждали приказа Адама.

— Два одиноких волка, те, что старше и более доминантны, убежали после твоего первого призыва, — сообщил Сэмюэль. — Остальные ответили. Теперь они твои. Тебе остается только позвать Джерри.

— Он не придет, — ответил Адам. — Не может. Он не одинокий волк. Он принадлежит Марроку.

— Позволишь помочь тебе?

Луна отражалась в глазах Адама, и хоть он оставался человеком, глаза у него были волчьи. Я почуяла запах его реакции на вопрос Сэмюэля. Сидящие волки тоже почуяли его и отозвались низким рычанием. Волки — звери, никому не позволяющие действовать на своей территории.

Адам вытянул шею, и я услышала легкий щелчок.

— Буду благодарен, — негромко произнес он. Сэмюэль протянул руку, и Адам сжал ее. Он распрямился и снова поднял лицо к луне.

— Джерри Уоллес из стаи Маррока, призываю тебя к ответу. Встань перед твоими обвинителями.

Должно быть, Джерри был очень близко, потому что много времени ему не понадобилось. Как и Сэмюэль, он оставался в человеческом облике. Остановился на краю круга волков.

— Джерри, старый друг, — сказал Сэмюэль. — Пора. Подойди сюда.

Мягкий тон этих слов не скрывал от меня их силы — и от Джерри тоже. Он опустился на четвереньки и пополз среди ожидающих неподвижных волков, покорно опустив голову. Больше он не сопротивлялся.

Приблизившись к нам, он остановился. Я подумала, что он взбешен — как бесилась бы я, если бы кто-нибудь заставил меня действовать против воли. Или испуган. Но я не вервольф. Единственное чувство, которое я уловила, была покорность. Он проиграл и знал это.

Адам пригнулся и положил руку на плечо Джерри.

— Почему?

— Из-за отца, — ответил Джерри. Лицо его было спокойным, голос сонным, его прочно держал в своей власти лунный призыв. — Он умирал: рак. Я говорил и говорил. Просил и умолял. Пожалуйста, папа, стань волком — это замечательно. Думаю, отец просто устал, когда согласился. Бран это сделал — потому что я не перенес бы. Но отец не смог смириться с тем, каким стал, потому что не хотел быть хищником. Не хотел быть таким, как я.