Некоторые особенно нервные офицеры бегали из комнаты в комнату, делясь своими впечатлениями и волновались, словно маниаки, одержимые бредовой идеей… Настроение в лагере становилось нехорошим… Везде говорили о заразительности самоубийства.

Но… наконец вспомнили… о Боге, «без Воли Которого и волос не спадет с головы человека»!

Первая панихида по трагически скончавшемуся подпоручику Побыванцу совершена была в нашей возобновленной церкви-чердаке. Собрались почти все пленные помолиться за его душу.

Я помню, что и англичане, и французы, и бельгийцы стояли с нами за этой панихидой со свечками в руках (к этому времени прибыло много свечей из России для нашей церкви). Лица молящихся были сосредоточенно-молчаливы. Хор пел прекрасно… Скорбные напевы о упокоении души усопшего и умиляли, и, в то же время, волновали душу.

«Помилуй, Господи, раба Твоего, яко Ты Человеколюбец, прости его, ибо нет человека, который бы жил и не согрешил», – слышатся из уст священника слова молитвы… Я размышлял… велик грех самоубийства, но ведь велико и Милосердие Божие… Господь оценит все страдания на земле этого молодого офицера, его любовь к Родине, раны, полученные им в боях «за ближнего своего», и тяжкую душевную болезнь в плену, приведшую его к самоубийству…

Хотелось плача умолять Всевышнего «помиловать его душу», успокоить его «в месте злачне, месте покойне, отнюду же отбеже болезнь и печаль и воздыхание»… Слова молитвы глубоко западали тогда в душу…

При пении «Со святыми упокой, Христе» все молящиеся пленные, как один, стали на колени. Кадильный дым с благоуханием ладана возносится к Алтарю…

Похороны назавтра. Тело покойного обряжено и в закрытом гробу выставлено в манеже… Опять цветы, венки от каждой группы пленных, по национальностям, только добавился еще венок от наших солдат (денщиков).

Пока не похоронили покойного, лагерь живет особенной жизнью; распорядок дня тот же, но мысли невольно сосредоточиваются около новой жертвы нашего пленения.

24 октября повторилась почти та же картина похорон, какую мы еще так недавно (11 октября) видели, когда хоронили лейтенанта Вилькинзона.

Так же, как и тогда, собрался на плацу весь наш лагерь; блестя своими касками, построился немецкий почетный караул и администрация лагеря, причем заместитель коменданта, Hauptmann, почему-то был верхом.

Обряд отпевания и погребения совершали наш священник с хором офицеров (управляемый В. В. Рябининым). Так же медленно и высоко колыхался гроб покойного, несомый офицерами и солдатами; на крышке его, взамен сабли, лежала артиллерийская фуражка; впереди несли венки русские, английские, французские и бельгийские офицеры.

Еще большая толпа местных жителей встретила погребальную процессию в местечке, когда она выступила из двойных заборов с колючей проволокой и ворот лагеря.

Трогательно было видеть в толпе двух молоденьких немецких «Fräulein», кружевными платочками утиравших слезы на своих хорошеньких личиках… Я тогда невольно задал себе вопрос: «Неужели это те самые немки, которые еще не так давно, при враждебной манифестации перед нашим лагерем, по нашему адресу потрясали своими кулачками?!»

Второй раз плачущая мольба ко Всевышнему «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!» неслась к Небу, и звуки этой мольбы, как эхо, далеко разносились по местечку Гнаденфрей.

Похоронили подпоручика Побыванца на кладбище рядом с английским лейтенантом Вилькинзоном, под сенью старых деревьев, еще более пожелтевших за эти две осенние недели… Когда опускали гроб в могилу, за оградой три раза разорвался залп немецкого почетного караула… «Вечная память» как заключительный аккорд отпевания также три раза звучит над могилой, а глухие звуки падающих в яму на гроб комьев земли и песку… довершают погребение: «Земля еси и в землю отъядеши»!

Так выросла вторая могила нашего лагеря на тихом Гнаденфрейском кладбище! Скоро покрылась она такой же белой мраморной доской, как и соседняя могила англичанина, а надпись на ней по-русски гласила:

Русский офицер

Подпоручик 63‑й артиллерийской бригады

Сергей Ильич Побыванец.

Родился 7 октября 1892 г. умер 22 октября 1916 г.

Мир праху твоему, дорогой товарищ!

Пленные офицеры лагеря Гнаденфрей.

Конец первой части

Улучшенье жизни пленных офицеров. «Подписка». Сведения о геройских боевых действиях 27‑й дивизии и Уфимского полка. Роковая ошибка союзников. Полк доблестно сражается без знамени. По поводу возвращения немцам их знамени.

В начале 1917 года знаменитого коменданта лагеря Гнаденфрей майора фон Рихтгофена («скупой рыцарь») сменили. Наша жалоба на него за «зверинец» оказала на этот раз свое действие, быть может потому, что инцидент произошел в присутствии многих немецких офицеров.

Комендантом лагеря назначен полковник-лейтенант N., бывший комендант главной квартиры саксонского короля. По первым действиям и распоряжениям в лагере нового коменданта мы почувствовали в нем человека справедливого, а по обращению с нами, и джентльмена.

Пригласив к себе старшего в лагере и представителей от каждой национальной группы, он внимательно выслушал все жалобы и претензии, заявленные лагерем ранее и до сего времени не удовлетворенные.

Ввиду очень скверного питания, новый комендант разрешил офицерам взять продовольствие в свои руки, для чего был выбран нами хозяйственный комитет.

Комендант прекратил безобразное «потрошение» наших посылок. Разрешил пленным устройство в лагере лекций, спектаклей и концертов (конечно, без посторонней публики), самостоятельные прогулки группами и в одиночку с утра до вечера, но с соблюдением правил, взаимно выработанных к тому времени в России и Германии. Посетившая нас сестра милосердия г-жа Оржевская сообщила нам разрешение Государя Императора давать следующую «подписку» немецким властям:

1. Пленный офицер дает честное слово во время прогулки не убегать.

2. Пленный офицер обещает не сноситься с местными жителями.

«Подписка» эта находилась на руках пленного офицера, и на время прогулки отдавалась комендатуре.

Иногда на первых прогулках с штаб-офицерами выходил гулять сам новый комендант: это было выражение его дружеских чувств к нам. На прогулках у нас велась с ним приятельская беседа. Он хорошо говорил по-русски. Рассказал нам, что у него были прекрасные отношения с русскими офицерами еще с Японской войны, когда он был военным атташе при русской главной квартире на Дальнем Востоке. Он с удовольствием вспоминал эту дружбу и очень сожалел, что столетний мир между германским и русским народами нарушен теперь этой ужасной войной, а мы напомнили ему об историческом завещании Фридриха Великого и Бисмарка: «Германии не воевать с Россией»… Он не скрывал своего пессимизма на результаты войны, несмотря на то, что в это время Германия была в ореоле своего завоевательного величия, потому что также, как и мы, наш симпатичный комендант видел на прогулках в деревнях и на полях полное отсутствие мужчин, истощенные голодом лица женщин, детей и дряхлых стариков… Он лучше нас знал, какая зеленая молодежь гибнет тысячами на фронте и как переполнены изуродованными инвалидами все немецкие госпиталя!..