Однажды на прогулке, в какой-то праздничный день, комендант предложил нам зайти в загородный ресторан, расположенный (по дороге, где мы шли) в живописном уютном саду. Стояла особенно красивая в Силезии, по разнообразию красок, осень. Солнце очень ласково грело. Ресторанчик оказался совершенно пустым. На столе буфета стояли только разные вина, пиво и «шнапс», а закусок не было; не было даже и хлеба. Мы сели за столики и попросили нам дать, кто пива, кто вина, но то и другое оказалось низкопробным, а один из наших офицеров, не раз бывавший в этом краю до войны, рассказал нам, что в мирное время такие ресторанчики даже в будни бывали переполнены публикой и славились своими вкусными закусками и вином. Все-таки вино, которое мы здесь выпили, было лучшего качества и дешевле, чем то уксусное «вино», которое продавали у нас в лагере, что не мешало пленным офицерам выпивать его очень много, чтобы хоть на час какой поднять свое мрачное настроение…

Непередаваемою радостью для меня и для всех нас, уфимцев, было в это время получение писем с фронта от бывшего младшего офицера моей роты штабс-капитана Бадзена и других офицеров нашей 27‑й дивизии.

Из этих писем мы постепенно узнавали, что 27‑я пехотная дивизия после катастрофы 20‑го корпуса наново переформировалась в Вильно во главе с совершенно уцелевшим 107‑м пехотным Троицким полком, оставшимся при отходе из Восточной Пруссии в своем 3‑м армейском корпусе и с теми группами полков дивизии, которым удалось пробиться в боях 6–8 февраля 1915 года.

Сформировался наново и наш 106‑й пехотный Уфимский полк. Командиром полка назначен лейб-гвардии Семеновского полка полковник Зыков. Командирами батальонов были: 1‑го – полковник Симоненко, которого мы считали погибшим в бою у Носсавен 30 января 1915 г., но оказалось, что он тогда с кучкой солдат вырвался из немецкого окружения; 2‑го батальона – капитан Корибский, бывший во время боев 20‑го корпуса в командировке; 3‑го – капитан Гарныш и 4‑го – капитан Абкович, тоже прибывший в полк из командировки. Начальник хозяйственной части оставался тот же – полковник Войцеховский. Из прежних офицеров в полку пребывали: штабс-капитан Бадзен (выздоровевший после ранения) – начальник учебной команды; капитан Приходько – командир нестроевой роты, поручик Шеин и поручик Левшановский – оба впоследствии за отличие в боях получившие золотое оружие и произведенные в подполковники. Из новых офицеров, попавших в полк для укомплектования полка, были отличившиеся в боях полка: капитан Покровский – впоследствии георгиевский кавалер, штабс-капитан Вико – впоследствии тоже георгиевский кавалер, поручик Кияшкин – впоследствии подполковник, штабс-капитан Джакели, поручики Лаце, Зуйков, Машков и др. Между прочим, вернулся в полк бежавший из плена знаменщик полка подпрапорщик 8‑й роты Ометов, за отличие в боях произведенный в прапорщики и затем в подпоручики.

Наш полк, в составе своей 27‑й дивизии, сначала воевал на юго-западном фронте, в районе Холмской губернии, занимая позиции Грубешов – Тихобуж, где полк несколько раз ходил в контратаку. При отходе русских армий из Галиции, когда артиллерия, за неимением снарядов, почти не стреляла, все отступление геройски вынесла на себе русская пехота.

Теперь, когда я пишу эти строки, уже известно, что выдающиеся мировые авторитеты признали, что в 1915 году русская армия была союзниками предоставлена самой себе. Вот, например, что пишет в очередном отрывке своих мемуаров («Воспоминания о войне») Ллойд-Джордж об этой роковой ошибке союзников («Литовский Голос» 6.VI. 1933 г. Лондон V.6):

«В то время как летом 1915 года русские армии подвергались сокрушительным ударам германской артиллерии и не могли ей противопоставить надлежащей защиты, французская армия накопляла снаряды, как будто это были золотые франки, и с гордостью указывала на гигантские склады в тылу своего фронта. Это было роковой ошибкой. Каждый раз, как из России приходили требования о помощи снабжением, французские и английские генералы отвечали, что им самим едва хватает снарядов. Однако на германском западном фронте дождь тяжелых снарядов оказывался бессильным перед бронированными катакомбами. Битвы под Лоосом, в Артау и в Шампани стоили бесчисленных бесплодных жертв. Они не привели к освобождению Франции и не помогли России.

Если бы мы отправили на русский фронт хотя бы половину снарядов, расточенных в этих бесплодных боях, и одну пятую тех пушек, из которых они выпускались, не только разгром России был бы предотвращен, но Германия понесла бы такое поражение, перед которым овладение несколькими квадратными километрами обагренной кровью французской земли казалось бы совершенно ничтожным.

Русская армия проявила в трудных условиях огромную устойчивость, а русское командование проявило большое умение. Все обходные маневры германских полководцев были расстроены, и русские армии ускользнули от окружения. Они не были побеждены более совершенными войсками – они только не имели возможности померяться силами, так как не обладали достаточным количеством дальнобойных орудий и пулеметов.

Союзники могли этому помочь. Вместо этого они предоставили Россию ее собственной судьбе и тем породили и балканскую трагедию, которая имела такое влияние на продолжительность войны».

Из писем уфимца поручика Кияшкина узнали мы о геройском подвиге одной сестры милосердия. У местечка Логишин на Огинском канале (близ Пинска) 27‑я дивизия окопалась, чтобы встретить врага. Завязался бой, который длился целый день. Между прочим, здесь, у деревни Вулька, убиты были наши два кадровых офицера: подполковник Гарныш и командир 13‑й роты капитан Приходько. В 10‑й роте 105‑го Оренбургского полка перебиты были все офицеры и унтер-офицеры, и солдаты приуныли, и вот в это время является в роту сестра милосердия и, видя замешательство солдат, командует: «Братцы, вперед, за мной, ура!» Солдаты бросились за ней в контратаку и отбили немцев. Сама сестра геройски погибла в этом бою. Подвиг ее, описанный в газетах, стал известен в России.

27‑я пехотная дивизия весь период войны 1916 года провела непрерывно на фронте, на реке Стоход, где происходили особенно ожесточенные бои. Так, например, 8 августа 1916 года 27‑й пехотной дивизии приказано было перейти реку Стоход и овладеть неприятельской позицией.

106‑й Уфимский полк вместе с 108‑м Саратовским полком под жестоким огнем неприятельской артиллерии перешли реку Стоход и повели наступление; в результате этого боя были взяты австрийские окопы, много пленных и пулеметов. Между прочим, 106‑й Уфимский полк овладел главной высотой, где господский двор, и здесь окопался.

Ночью на 9 августа полк получает новую задачу: идти на помощь 1‑му Сибирскому стрелковому полку, с трудом удерживавшему свою позицию против немцев у деревни Тоболы. День 9 августа отмечен был рытьем окопов и артиллерийской стрельбой с обеих сторон.

Утром 10 августа немцы начали усиленную артиллерийскую подготовку к атаке. Они буквально засыпали участки сибиряков и уфимцев снарядами всех калибров, так, например, из Ковеля за двадцать верст немцы бросали «чемоданы»! Стреляли непрерывно десять часов. Русская артиллерия тоже хорошо отвечала, не так, как в 1915 году, когда не было снарядов. И вот, в шестнадцать часов, немцы повели общее наступление. «В этот решительный момент, – пишет поручик Кияшкин, – командир 4‑го батальона подполковник Абкович (бывший командир 16‑й роты) приказывает своему батальону двинуться в контратаку, впереди были 14‑я и 16‑я роты. Вслед за ними в контратаку двинулись и другие наши роты. Любо было смотреть, как они шли, словно на параде церемониальным маршем, на этот смертный бой! Сблизились, и… завязался штыковой бой. Он длился недолго: часть немцев была переколота, а остальные бежали! У нас потери незначительные. Был случай, что во время этой атаки один татарин 16‑й роты ударил немецкого офицера вместо штыка лопатой, и тот пал замертво на землю… В этом славном бою доблестно погиб наш храбрый командир полка, полковник Зыков, вечная ему память!» (Из письма поручика Кияшкина.) В этих же боях у местечка Логишин погиб уфимец, георгиевский кавалер штабс-капитан Вико.