Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Терпеть дальше такое положение в Ленинграде мы не можем. Мы не считаем писательскую организацию в целом, партийную организацию, больной организацией, которая требует какого-то чрезвычайного воздействия по отношению к ней, мы никак не считаем этого. Мы считаем, что ваше партийное руководство, отчет которого вы сегодня заслушали, не справилось со стоящими перед ним задачами.
Мы хотим, чтобы вы поняли, что горком партии не обобщает партийное руководство и всю писательскую организацию в какой-то нездоровый организм. Не считает горком партии коммунистов партийной организации союза больным организмом, требующим чрезвычайных мер лечения, вплоть до роспуска организации.
Мы считаем, что, руководствуясь решением горкома партии, вдумавшись в это решение, переболев его сердцем, почувствовав умом создавшееся положение, писательская организация, коммунисты-писатели сумеют выправить создавшееся положение. А начинать надо с партийной организации.
У нас с вами очень большие задачи. Ленинградская партийная организация, трудящиеся Ленинграда, ждут от своих писателей, как и ЦК партии, много хороших и ценных книг.
Я всего три дня тому назад вернулся из Москвы и хочу вам сказать неофициально, что, будучи в ЦК партии, я выслушал там много горьких слов по поводу положения дел в вашей писательской организации. ЦК партии, партийная организация Ленинграда, трудящиеся ждут от вас большого творческого движения вперед. ‹…›
Горком партии сделает все для того, чтобы поправить положение, но решающую роль должны в этом деле сыграть сами коммунисты ленинградской писательской организации.
Сегодняшнее собрание, которое должно стать очень значительным событием в жизни ленинградской партийной организации и всей писательской организации, подвергнет всю работу партийной организации самому серьезному и строгому анализу, самому обстоятельному и серьезному рассмотрению для вынесения, может быть, суровых, может быть беспощадных, но справедливых выводов. Мне кажется, что партийное собрание сегодня должно определить правильные пути для решения тех задач, которые поставлены горкомом партии, в частности, избрать работоспособный, дружный, авторитетный орган партийного руководства – партбюро, для того, чтобы это бюро в новом составе могло сплотить и организовать партийную организацию для решения стоящих перед ней задач. (Аплодисменты)»[451].
Прения после доклада были очень жаркими. Отметим некоторые из выступлений писателей-коммунистов:
Е. А. Федоров[452]: «Прокофьев, Герман и их группа во главе своей работы поставили задачу не наиболее тесного и полного исправления своих ошибок и обеспечение выполнения постановления ЦК партии, а поставили свои личные, групповые интересы. Все честное, живое, деятельное не могло мириться с искривлениями, вернее сказать, с игнорированием линии партии. Прокофьев, который привык к большой самостоятельности, и группа Германа травили, загоняли в тупик и оголтело мстили. Я бы мог рассказать ряд поразительных случаев нечестного отношения к советскому человеку, неугодного этим группировкам, когда игнорировались всякие советские нормы, всякие советские законы и применялась клевета. ‹…›
Партия и Советская власть создали А. А. Фадееву огромный авторитет, партия вознесла его высоко, но она не дала ему права игнорировать основной советский закон Конституции – изгонять неугодных членов из президиума и кооптировать туда угодных Прокофьеву. Партия не дала права А. А. Фадееву превыше дел ставить личные отношения с тов. Прокофьевым»[453].
Г. И. Мирошниченко[454]: «Товарищи! Я присутствовал в Смольном, когда А. А. Жданов делал доклад по вопросам литературы, и я был сейчас в Смольном, когда разбирался вопрос о нашей организации, когда тов. Синцов делал доклад и выступали т. т. Попков, Капустин и друг[ие].
Я глубоко приветствую это решение городского комитета партии, потому что оно является принципиальным и поможет нам решить ту задачу, которая перед нами неоднократно ставилась. ‹…›
Полный разрыв партийной организации с ЛО союза советских писателей – что может быть хуже! А это факт. Полный разрыв партбюро с президиумом союза – что может быть хуже? Хуже придумать невозможно. Но это факт. Попирание принципов партийности, полное игнорирование партийной организации со стороны ЛО ССП и партбюро. Это страшный факт. ‹…›
Наши “умные” руководители – Ванин, Прокофьев, Друзин оказались очень мелкими людьми и загнали нас, партийную организацию, в том числе ЛО ССП, в тупик, наплевали и раздавили решение ЦК партии. А партия никогда никому этому не позволяла и не позволит даже большим, даже слишком большим работникам в партии. А мы никак не можем А. А. Прокофьева поставить на место и заставить выполнять решение ЦК партии. Он не хочет этого делать, он попирает ногами решение ЦК партии. Мало того, если ты выступишь и заговоришь об этом – ты попадешь в опалу и будешь чувствовать это десятки лет. Это не метод работы в советской организации. Это – старые методы работы, как было сказано в Смольном.
Петр Сергеевич Попков задал вопрос А. А. Прокофьеву: что Вы считаете высшим органом у себя в Союзе?
Он ответил: – высший орган это президиум и правление.
Он весь в этой фразе – для него высший орган власти это правление, президиум. Он плюет на то, что здесь в зале сидит много писателей-коммунистов. Он выбран и будет делать то, что хочет его правая нога! ‹…›
При наличии таких серьезных недостатков не выполнялось и не могло быть выполнено и постановление Центрального Комитета партии. Кто в этом повинен? Буду говорить откровенно. Мы – коммунисты, сами виноваты в том, что позволяли поворачивать нашу парторганизацию кому как вздумается – Ванину или Прокофьеву. Мы должны были их вызвать и спросить: будете вы выполнять решения Центрального Комитета партии или нет, если нет, то идите к черту!
Постановление Центрального Комитета партии требовало, в первую очередь от руководителя – А. А. Прокофьева выполнения этого решения. Центральный Комитет во многом был очень снисходителен, во многом нам потакал, и А. А. Прокофьеву об этом было сказано и указано на те серьезные ошибки, которые были допущены в Ленинградском отделении Союза Советских писателей, за которые, в первую очередь, должен отвечать он, как руководитель. Но А. А. Прокофьев приехал из Москвы с хорошим настроением, – как говорят,