«О, зачем он вторгся в мою жизнь, зачем я согласилась стать его любовницей!» – не переставала корить себя Скарлетт.

Она пыталась найти себе оправдания – прежде она их находила, а теперь не осталось ни одного. Она поддалась голосу плоти, как последняя шлюха: выдумывала способы, как ловчее убежать из дома и встретиться с любовником, творила прелюбодеяние под родным кровом собственного мужа, обманывала дочь… И это не было минутным умопомрачением – она делала это осмысленно и последовательно!

Вот о чем думала Скарлетт, стоя на террасе второго этажа и глядя на залив, расстилающийся за набережной Баттери. Бухта Чарльстона скрывалась за мысом. Скарлетт не нашла в себе сил поехать в порт, и встречать пароход отправила Маниго. Ей казалось, что увидев мужа, она не выдержит и бросится ему в ноги вымаливать прощение на глазах у всего города. Счастье оттого что Ретт жив, омрачалось чувством вины, которое глодало ее днем и ночью, а еще сомнениями – признаваться ли в измене. Ретт ведь обязательно поймет – он всегда умел читать по ее лицу. И ведь они договорились всегда говорить друг другу правду.

Правду… Нужна ли такая правда человеку, и без того страдавшему и испытывавшему лишения в течение полутора лет? Нет, отвечала себе Скарлетт, и все же боялась, что не найдет сил солгать, если муж задаст прямой вопрос: была ли ты мне верна?

В десяти шагах от Скарлетт, на западном краю балкона, ближе к стороне, откуда должна была появиться коляска, замерла Кэт.

Несмотря на радость от известия, что отец жив, все эти дни Кэт казалась молчаливой и замкнутой более чем обычно. Скарлетт пыталась дознаться о причине такого настроения, но ее попытки потерпели неудачу. Казалось, девочка избегает матери. Душой чувствуя своего ребенка, Скарлетт подозревала о причине. Это из-за того случая, когда Кэт пришлось ждать ее ночью. Оставалось надеяться, что дочь еще слишком мала, чтобы связать отсутствие матери в спальне с Дугласом.

Вдруг Кэт встрепенулась и пробежала мимо Скарлетт в дом, крикнув на ходу:

– Едет! Он едет!

Скарлетт оглянулась на набережную. Из-за поворота Баттери появился экипаж. В кабриолете за спиной Маниго маячили две фигуры. В одной из них, более высокой, Скарлетт узнала мужа. На мгновение у нее возникло желание птицей спорхнуть с террасы и оказаться в объятиях Ретта, но она лишь улыбнулась сквозь счастливые слезы и поспешила вниз.

Она уже стояла у дверей, прижав руки к груди, пытаясь унять частый стук сердца, когда с улицы вошли Ретт и Дэвис. Кэт с радостным воплем кинулась к отцу, прижалась к нему. Не обратив внимания на растерянный вид мужа, Скарлетт последовала примеру дочери и, обвив руками его шею, прильнула к плечу, шепча: «Ретт… Любимый мой, родной…»

Оторвавшись от плеча, она потянулась поцеловать его, заглянула в глаза и вдруг заметила – не радость, не любовь! – а растерянность, тревогу, непонимание… Будто он не знал, что ему следует делать. И только тут она ощутила, что Ретт не обнимает их, а застыл с безвольно опущенными руками.

На миг ей показалось, что это не Ретт. Она коснулась его щеки, погладила памятный шрам, провела рукой по высокому лбу – морщинки на нем стали еще глубже, а глаза… Вот только глаза… Она замерла, не отводя руки от его щеки, вглядываясь в лицо.

– Ретт…

– Миссис Батлер, – раздался сбоку голос Дэвиса. – Прошу вас, не удивляйтесь и… крепитесь. Мистер Батлер потерял память.

Она не сразу поняла и, не веря в услышанное, искала в лице мужа знак, что это неправда – а не найдя, сползла вниз, обхватила его колени и зарыдала:

– Ретт, Ретт… Это меня должен был покарать господь, а не тебя… Я во всем виновата, я! Прости, прости…

Она не знала, сколько прорыдала так. После кто-то проводил ее под руки к дивану в гостиной, подал воды. Мадемуазель сбегала за нюхательными солями и поднесла флакончик к самому носу. Немного придя в себя, Скарлетт отвела руку француженки. Ретт стоял возле окна и наблюдал за ней, держа за руку Кэт. Лицо его выглядело потерянным и едва ли не испуганным. Было заметно, что эта сцена мучительна для него.

– Я хочу, чтобы все вышли, – не терпящим возражений тоном проговорила Скарлетт, – и оставили нас с мужем наедине.

Кэт не отцеплялась от руки отца, и впервые в жизни Скарлетт повысила на нее голос, приказывая:

– Тебя, Кэт, это тоже касается! И закройте двери.

Когда в комнате остались только они с Реттом, Скарлетт поднялась с дивана и подошла к мужу. Она встала напротив, почти вплотную, и вглядывалась в его лицо, пытаясь найти в нем хоть малейшую примету узнавания, прежней любви. Сердце ее отказывалось верить в случившееся.

– Ретт, неужели это… правда? Ты забыл меня, забыл Кэт?.. – не услышав ответа, она закричала в отчаянии: – Что должно было случиться, чтобы ты забыл нас?! Где ты пропадал полтора года?!

Лицо его исказила гримаса, будто внезапно заболели зубы. С несвойственной ему интонацией неуверенности Ретт пустился в объяснения:

– Простите, мадам, я действительно не помню вас… И эту милую девочку тоже. Уильям говорил, что вас зовут Скарлетт. Красивое имя… Но… я вас совсем не помню…

– Ретт!!! – в ужасе взмолилась Скарлетт.

– … как не помню ничего, что было в моей жизни до последних полутора лет, которые я провел среди дикарей. Простите, если огорчил вас.

– Огорчил?!. – она вцепилась в его рукав и торопливо, срывающимся голосом, заговорила: – Ретт, этого не может быть… Ведь это я, твоя Скарлетт… Ты мог забыть все, что угодно, только не меня!

Она не верила, что такое возможно. Она представить не могла, что можно забыть жену, ребенка – все!

– Я не помнил даже своего имени… Уильям сказал, что я Ретт Батлер, и привез меня сюда, к вам. А я… у меня такое чувство, что это имя не мое… Я до сих пор ощущаю себя Немым.

– Немым?..

– Так звали меня полтора года.

Она всматривалась в его лицо, ища в нем приметы прежнего, своего Ретта, хоть тень ответного чувства, а видела лишь смущение, боль и растерянность. Попыталась обнять, но он отстранил ее руки, отступил на шаг и попросил:

– Мадам, вы не могли бы показать мне комнату, где я могу отдохнуть? Я измучен путешествием, в море штормило, и морская болезнь…

– Морская болезнь?.. – ошарашенно переспросила Скарлетт и выкрикнула: – Ты никогда не страдал морской болезнью!

Он посмотрел на нее вопросительно и без тени юмора заметил:

– Простите, я об этом не знал.

Спазм сдавил ей горло. Она вдруг почувствовала себя смертельно усталой и неспособной сейчас продолжать убеждать Ретта в том, что он ее муж. Она больше не в силах видеть его глаза – чужие глаза.

Подойдя к сонетке за шторой, она дернула за шнурок. На зов явился Маниго, и она приказала ему проводить мистера Батлера во вторую угловую спальню, а затем показать мистеру Дэвису приготовленную для него комнату.