Скелсгард говорила об этом мире как о чем-то вроде фотографии, об остановленном мгновении – и этот мир, замороженный под броневой оболочкой АБО, вдруг ожил и начал развиваться. И представить невозможно, как был сделан этот снимок. А заметил ли хоть один человек на настоящей Земле планетарную фотосъемку? Может, лишь на долю секунды прервались мысли, случилось коллективное дежавю? Нет, вероятно, никто ничего не заметил.

Но после истории миров разошлись. Оригиналы здешних пешеходов продолжали жить в настоящей истории настоящей Земли. Исполинский «снимок» не могли сделать позднее мая 1940-го и намного позже не могли тоже, поскольку события Земли-2, приведшие к арденнскому наступлению, более или менее соответствовали событиям Земли-1. Настоящий мир после этого наступления обуяла катастрофическая война. Многие из «запечатленных» пали в ее сражениях или не пережили череды тяжелых послевоенных лет. Если даже им повезло и они не погибли от пуль и снарядов, от голода или политических репрессий, то наверняка их судьбы изувечены, разрушены жестокостью и нуждой тех лет.

Но сколь бы ни были жалкими, бедными и трагичными эти жизни, они составили настоящую историю первой Земли. А жизни их аналогов на Земле-2 пошли иначе. Почти всякий рожденный с момента расхождения на Земле-2 не имел двойника на Земле-1. Даже те, кто в детстве были похожи как две капли воды, выросли и стали совсем разными людьми. Как ни посмотри, рожденные после «съемки» на Земле-2 – подделки. Причем вдвойне – сами подделки произвели новые подделки.

В рассудок Ожье заглянула на секунду мерзкая мыслишка: насколько лучше было бы, насколько уютнее и чище, если бы подделки исчезли вовсе. Если бы «снимок» сохранил лишь Париж и окрестности, но не его жителей. Если бы он, как дагеротип девятнадцатого века, потребовал такой долгой экспозиции, что люди размылись, исчезли, оставив лишь призрачные следы.

От этой мысли Ожье содрогнулась, но так и не смогла полностью изгнать ее из головы.

Глянув на часы, женщина взяла плащ и вышла из комнаты. Когда ковыляла в осточертевших туфлях по фойе, портье провожал ее удивленным взглядом. Но в этот момент на стойке зазвонил телефон, и к тому времени, когда портье поднял трубку, он уже напрочь забыл и неуклюжую американку, и ее очевидную спешку.

На станции «Кардинал Лемуан» Ожье купила билет в одну сторону и растворилась в толпе пассажиров. Парижане относились к обеду крайне серьезно, и ничто не могло помешать им проехать полгорода, чтобы встретиться с коллегой, партнером или любовником в приличном баре или ресторане. Ожье не вполне поняла, следили за ней от отеля «Эмиль Золя» или нет, но постаралась как можно полнее использовать людской поток, чтобы оторваться от хвоста: бежала по лестницам и эскалаторам, проталкивалась сквозь толпу. Добравшись до платформы, перестала суетиться, замедлила шаг, сделав вид, что попросту опоздала к поджидавшему поезду. Увы, на платформе еще остались люди – но вряд ли можно было надеяться на полное ее запустение. Всегда находятся типы, которым нет другого занятия, как торчать на станции, не обращая внимания на поезда и торопящихся пассажиров. Молодой мужчина в клетчатом жакете и кепке читал новости скачек, чудом, за самый кончик фильтра, удерживая сигарету во рту. Полненькая, но симпатичная девушка поправляла макияж, глядя в бронзовое ручное зеркальце, надув щечки от сосредоточенности.

Ожье нетерпеливо глянула на часы. Скорей бы уже! Но до полудня пара минут, рельсы еще под током. Она прижала к себе сумочку, глядя, как медленно заполняется людьми перрон, и подступила к самому концу, туда, где рельсы уходили в темноту тоннеля. За минуту до полудня у другого конца платформы засветил подкатывающий поезд, задрожали, заскрежетали рельсы, взвизгнули тормоза – состав остановился. Верити снова поглядела на часы. Скорей бы он ушел! Не хватало, чтобы застрял в тоннеле, перекрыв дорогу к порталу.

Поезд тронулся. Оставалось несколько секунд до полудня. Еще несколько человек пришло на платформу. Стрелка часов указала: пора. Видимых изменений в состоянии рельсов Верити не заметила, но трогать их проверки ради все равно не собиралась. Сделал ли Авелинг свою работу, скоро и так станет известно.

Верити двинулась со всей быстротой, на какую была способна. Одним плавным движением опустилась на колени на краю перрона, уперлась руками, опустила ноги на грязный бетон, на котором лежали рельсы. Руки моментально испачкались в масле. Несомненно, зад тоже. Но не важно. Если все по плану, не придется возвращаться в тоннель и некому будет удивляться, отчего прилично одетая молодая женщина так изгваздалась.

Кто-то закричал. Ожье оглянулась: парень с газетой о скачках показывал рукой, сигарета выпала изо рта. Толстушка опустила зеркальце, привлеченная возгласом. Но к тому времени Ожье уже скользнула в спасительную темноту, держась как можно ближе к левой стене, левее крайнего рельса. Углубившись на несколько метров в тоннель, она поняла, что никто ее больше не видит. Но к сожалению, и впереди не было видно почти ничего. Огни станции остались за спиной. Ожье старалась идти как можно скорее, держась за стену, двигаясь бочком, пытаясь не думать о мышах и крысах, несомненно шмыгающих прямо под ногами, и о смертельном электричестве, еще, может быть, текущем по рельсам рядом. Нужно пройти сто метров, и времени на это – всего две минуты.

Впереди среди темноты загорелся темно-красный свет, очень тусклый, но движущийся. На мгновение охватила паника: неужели навстречу мчится поезд, хотя поезда по этому тоннелю должны подходить сзади, а не спереди? Затем она сообразила: впереди кто-то светит фонарем.

– Ожье, поторопись! – донеся голос. – Ток включится через тридцать секунд, и сразу пойдет поезд.

– Авелинг?

– Двигайся! – приказал он в ответ. – У нас мало времени.

– Люди видели, как я полезла в тоннель.

– Не беспокойся об этом.

Шаг за шагом, и свет сделался ярче. Верити различила контуры человека, сидящего на корточках у стены. Казалось, человек гораздо дальше, чем подсказывает слух. В тоннеле голоса разносились не так, как на поверхности.

– Ожье, шевелись! – прошипел он.

– Я стараюсь как могу!

– Отлично! Но теперь не спотыкайся. Рельсы уже под током.

– Не надо так говорить, от этого я могу споткнуться.

– Товар у тебя?

– Да! – процедила она сквозь зубы. – Товар у меня.

Еще немного, и фигура близ стены увиделась ясно. Глаза привыкли к темноте, и Верити различила рядом с человеком темный провал двери.

– Поторопись! В рельсах напряжение скачет.

– И как это понимать?

– Снова пошли поезда. Метро не станет ждать после перебоя с энергией, особенно посреди рабочего дня.

Наконец Ожье распознала черты Авелинга. Она чуть не пробежала последнюю дюжину метров, протянув руки к спасительному проходу в стене тоннеля.

– Вроде я вижу огни поезда, въезжающего на станцию, – предупредил Авелинг.