Кроме того, румынская армия действительно оказалась разгромлена, и продолжение сопротивления вело только к неоправданным жертвам, увеличивающим и без того немаленький список военных потерь. Поэтому действовать требовалось быстро – ведь если советские и болгарские войска войдут в почти беззащитный Бухарест, то условия будущего соглашения со Сталиным будут совсем иными.

Руководство заговором взяла на себя королева-мать Елена Греческая. В результате в ночь с 31 июля на 1 августа всех участников заговора оповестили о том, что настал решительный день. А утром следующего дня диктатор Йон Антонеску был вызван в королевский дворец для доклада монарху об обстановке на фронтах и обсуждения дальнейшего плана ведения войны. Последнее содержало в себе завуалированную издевку, ибо, находясь в столь тяжелом положении, Румыния никак не могла продолжать вести боевые действия.

К десяти часам утра 1 августа Йон Антонеску в сопровождении своего однофамильца Михая Антонеску, занимавшего должность заместителя диктатора и министра иностранных дел, прибыл в королевский дворец. Дальше история сыграла сцену переворота по уже обкатанному сценарию, по ходу пьесы внося в него мелкие правки, о которых не догадывались играющие свои роли статисты. Так, например, в желтом салоне обоих Антонесок король встречал не в компании генерала Сэнэтеску, Четвертый армейский корпус которого застрял в окружении в районе Николаева, а вместе с главой Королевской Палаты генералом Аурелом Алдя.

В ответ на категорическое требование молодого короля немедленно прекратить боевые действия против СССР, послать в Москву предложение мира и объявить войну гитлеровской Германии и хортистской Венгрии, диктатор Антонеску ответил категорическим отказом, после чего оба Антонески были тут же арестованы и переданы под охрану бойцам коммунистического подпольного отряда Эмиля Боднэраша. Затем во дворец под предлогом срочного совещания стали вызывать и сразу же арестовывать всех прочих соратников и единомышленников Антонеску.

Всего через час (похвальная оперативность) вооруженные коммунистические отряды в Бухаресте начали занимать телефон-телеграф-вокзалы. А в полдень король Михай I выступил с обращением к народу по радио, в котором сообщил, что временно берет на себя всю полноту власти и ответственность за положение в стране и призывает сохранять спокойствие. Уже в самое ближайшее время он обещает мир и благолепие, потому что свеженазначенный министр иностранных дел Григоре Никулеску-Бузешти вылетел в Софию, чтобы там провести переговоры по поводу прекращения военных действий между СССР и Румынией и присоединении последней к антигитлеровской коалиции.

Подобный поворот событий сулил множество приятных моментов для СССР и еще больше неприятных для Германии, Италии и Венгрии – и они должны будут последовать для них в самое ближайшее время.

3 августа 1942 года, утро. Советско-германский фронт, неподалеку от Киева. Майор Второго Блумфонтейнского полка Южно-Африканского Союза Пит Гроббелаар

Вот уже неделю мы торчим в окопах, сменив каких-то вдрызг деморализованных бельгийцев. Вокруг нас царят смерть и хаос. Налеты артиллерии перемежаются ударами штурмовиков, которые распыляют над окопами ту самую жуткую горючую смесь, которой они первый раз угостили нас еще в эшелоне. Если на тебя попал хотя бы кусочек этого «адского студня», то избавиться от него невозможно и тело прогорает до кости. Такого же типа заряды есть и в ручном оружии у русской пехоты.

Позавчера на наш участок были подтянуты три французских танка Somua, но русские сожгли их из своих адских труб, не дав даже приблизиться к своим позициям. А самое страшное здесь – ночные налеты русских «ведьм». Самолеты у них маленькие, выкрашенные в черный цвет, а моторы работают тихо, не громче швейной машинки. Среди ночи, прямо с черного неба на наши головы вдруг начинает литься «адский студень», сопровождаемый громким женским смехом. А льют они его очень точно, попадая обычно прямо в окоп. И тогда все, кто в нем находятся, просто сгорают заживо.

Русские сражаются за этот Киев так яростно, будто это последнее, что у них осталось. И защищать его они будут любой ценой. Один умник, до войны учившийся в Йоханнесбургском университете, сказал мне, что Киев – это древняя столица русских, и именно поэтому они дерутся за него так отчаянно. А еще он рассказал, что год назад гунны смогли взять этот Киев только потому, что их танковый гений генерал Гудериан совершил глубокий рейд по русским тылам и сумел окружить целый фронт большевиков.

Сейчас такое невозможно, потому что у гуннов нет не только Гудериана, попавшего к русским в плен, но и подвижных резервов, которые были полностью уничтожены во время провальной попытки летнего наступления. Говорят, что это было похоже на Верден прошлой войны – для того, чтобы занять клочок земли, наступающим требовалось устлать его телами своих солдат. Не помогли гуннам и танки. У русских оказалась отличная противотанковая артиллерия, против которой оказалась бессильна крупповская броня. В результате потерь вермахта фронт под Киевом держит мешанина, состоящая из разноплеменных частей, многие из которых попали сюда прямиком из лагерей военнопленных. А танки здесь считаются невероятной экзотикой.

Настроения на фронте упадочные. После того как на сторону Сталина перебежали сперва Болгария, а потом Румыния, обрушив тем самым южный фланг Восточного фронта, перспектив на победу в этой войне у гуннов больше нет. Честно говоря, наши новые союзники, на сторону которых мы перешли в роковой для нас момент, оказались сволочами похлеще лаймиз. Глядя на то, как они обращаются с местным русским населением, я все время вспоминаю рассказы своего приемного отца о событиях сорокалетней давности. И пепел моих соплеменников, погибших в английских концлагерях, начинает биться в мое сердце. Не забуду, не прощу.

Кстати, вчера вечером на наш участок фронта был переброшен эсэсовский батальон. Говорят, что это штрафники из охраны концлагерей, которых Гиммлер сослал на Восточный фронт за небольшие провинности, в основном за мелкое крысятничество и сексуальные забавы с заключенными. Как мне сказали, дело тут совсем не в защите чести несчастных женщин-заключенных. Причина совсем иная. Гиммлер считает, что ариец, вожделеющий самку недочеловека, является арийцем только по названию и он достоин лишь того, чтобы сгореть в пекле Восточного фронта. Его командир, жирный штурмбаннфюрер – по-нашему – майор, Теодор Бом, сразу же приперся к нам знакомиться. Руки с похмелья трясутся, рожа заплывшая, щеки дрожат, а в маленьких глазках стоит смертный ужас. Пришлось налить ему спирта из личных запасов, пожать пухлую потную лапку и поскорее спровадить жирного ублюдка из блиндажа.

От него я узнал, что русские эсэсовцев в плен не берут. Как увидят камуфляжную форму в мелкую крапинку и петлицы с молниями, так сразу стреляют на поражение. И адского студня им всегда достается больше всех: позиции эсэсовских частей «железные Густавы» и «ведьмы» протравливают с особой тщательностью, так что соседство с этими мясниками чревато для нас большими неприятностями.

А еще меня удивило то, что большинство солдат-эсэсовцев говорят совсем не по-немецки. Я спросил у одного из их офицеров – что это за язык, а тот в ответ лишь сплюнул: