Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мне сложно об этом думать. Но если это правда, мне очень и очень жаль. Я привнес в твою жизнь тайны и хаос, повторения которых тебе меньше всего хотелось. Я до конца жизни буду жалеть о тех последствиях для твоей души и работы, которые возникли из-за меня. Все эти месяцы я участвовал в расследовании дел человека, чьи эгоистичные решения разрушили чужие жизни. Когда все это началось, я даже не подозревал, что в конце окажусь похож на столь нечестного человека, как Алистер Костер. Но теперь это очевидно.
Не знаю, как объяснить ход своих мыслей: просчитывание ошибок, выписывание их на доске моего сознания, хотя я понимаю, что не смогу их решить, — но это единственное утешение для меня сейчас. Наверное, это слово как будто делает меня ближе к тебе, потому что, несмотря ни на что, твои буквы меня спасли. Хотя уверен, сейчас это не очевидно, но в конце концов твое послание — мне, Эйвери или самой себе — принесет большую пользу множеству людей, которые столько потеряли.
Правда, довольно забавно, во что превращается слово, когда пишешь его снова и снова? Ты начинаешь по-другому его видеть. Я всегда считал, что ошибка — это промах, просчет. Но теперь, в конце моего письма, оно напомнило мне о том, что я уже давно должен был сказать тебе. На протяжении почти всей моей жизни, когда я не был с семьей, меня воспринимали как будто бы ошибочно. За грубого, нелюдимого, скучного, равнодушного. Все мои попытки наладить связь воспринимались ошибочно. А ты первая в этом городе, с кем я почувствовал себя иначе. Смотреть на Нью-Йорк твоими глазами, играть с тобой в игры, смеяться, умиляться твоим шуткам насчет моего чая, осанки и ужасного дивана, видеть, как ты создаешь прекрасное, — только благодаря этому я был собой эти месяцы. Я такого не заслуживаю, но безмерно тебе благодарен.
Садясь писать перед белым листом, мне очень хотелось отправить тебе знак, скрытый в этом извинении, который бы дал тебе понять, как много ты для меня значила, значишь и всегда будешь значить. Но, кажется, у меня уже сил не хватит скрывать что-то еще. Хорошего в ближайшем будущем предвидится мало, но я благодарен уже самой возможности быть снова честным и говорить, что действительно думаю.
Итак: прости меня. Прости меня, я люблю тебя, и время, проведенное вместе с тобой, было лучшим в моей жизни. Не важно, где я после всего этого окажусь, каждый свой шаг я буду мечтать, чтобы ты шла рядом, каждый знак судьбы буду хотеть разделись с тобой.
Может, и есть один знак, который я могу тебе подать, пусть тебе такие и не нравятся. Но с цифрами у меня всегда лучше выходит, Мэг, и эти цифры внизу ты легко расшифруешь.
Они останутся в моем сердце навсегда.
Я долго всматривалась в эти цифры.
Даже не задумалась уйти с письмом домой. Я читала его прямо на тротуаре, одна, сквозь размывающее картинку море слез, а закончив, прочитала снова. Затем достала телефон, не обращая внимания на дурацкие уведомления.
Может, о цифрах я знаю немного, но о Риде, несмотря на то что он от меня скрывал, я знаю все, что нужно.
И он был прав. Цифры оказалось легко расшифровать.
Они сказали, что делать дальше.
На пассажирском сиденье последней в пункте проката машины — двухдверного «Форда» без удобств — Сибби зачитывает мне инструкции, время от времени отвлекаясь на возню с радио — старая привычка, которая бесила меня, когда мы были подростками. Теперь я слишком нервничаю, слишком сосредоточена, чтобы обращать внимание. Сзади теснится Ларк, прижав мой телефон к уху и говоря с Лашель.
— Она не дала взглянуть, — говорит она. Кажется, я слышу выкрики протеста от Лашель из трубки. — Я знаю! — отвечает Ларк.
— Скажи, что мы перезвоним, — говорю я. — Думаю, мы уже близко. — Я отталкиваю локтем руку Сибби, которая опять переключает каналы радио в поисках приличных песен.
— Что дальше? — спрашиваю я.
С помощью указаний Сибби и гугл-карт через несколько поворотов я въезжаю на стоянку милой, но непримечательной гостиницы в Нью-Джерси, с номерами длительного проживания.
— Это оно? — спрашивает Ларк, высовываясь между передних сидений, чтобы посмотреть в лобовое стекло.
— Должно быть, — отвечаю я.
— Джерси, — произносит Сибби. — Зачем им его сюда привозить?
— Однажды Кэм снимал кино о защите свидетелей, — говорит Ларк. — Может, за этим.
— Он не в программе защиты свидетелей, — говорю я, хотя на самом деле не знаю. — В таком случае они бы увезли его куда подальше Джерси.
«Почти два часа езды, — убеждаю я себя, вспоминая путь досюда. — С ним ничего не случится».
Расстегиваю ремень безопасности и открываю дверь машины, но Сибби придерживает меня за руку:
— Не хочешь сначала прическу поправить? — Я закатываю глаза, но все же откидываю зеркало заднего вида и смотрюсь в крошечное мутноватое отражение. Так, это точно выглядит так себе, но Рид не упоминал среди причин, почему любит меня, нормальные веки и уложенные волосы.
Он любит меня.
Я приглаживаю непослушную шевелюру — в основном, чтобы успокоить Сибби, и снова пытаюсь выйти.
— Мегги, — говорит она, и я смотрю на нее. — Все хорошо, да?
Они с Ларк уже не раз задали мне этот вопрос, с тех пор как я ворвалась в квартиру с письмом Рида в руке, полностью в мыслях о том, что надо делать дальше. Обе девушки, каждая по-своему, успокоили меня, заставили все обдумать. Сибби, которая уже видела меня в ситуации скандала, обеспокоенно нахмурилась.
— Мэг, это большой стресс. Подобная тайна от человека, которого ты… — Она замолчала, видимо, боясь повторить то, что я сказала ей в пятницу, — к которому ты испытываешь сильные чувства.
Ларк тоже колебалась. Может, вчера она и была исполнена оптимизма — ввиду нашей girl power ночевки — насчет того, как спасти мое дело, но в свете дня оказалась более осторожна.
— Когда тебя крутят в новостях, Мэг, — сказала она с серьезным выражением того, кто знает каково это. — Приходится решать много проблем. И если выбор стоит между ним и твоей карьерой…
Тогда она не договорила, только поджала губы, и мы с Сибби, кажется, обе подумали, что Ларк и самой надо сделать выбор.
— Все хорошо, — отвечаю я им сейчас твердым голосом, точно так же, как ответила ранее дома. Когда сказала о намерении сделать это.
И своей уверенности.
— Хочешь, мы пойдем с тобой? — с надеждой спрашивает Ларк. После дороги сюда и сопровождавшего ее разговора они теперь тоже уверены. Тоже беспокоятся, как и я.
Я встаю, оглядываюсь на них и, держась за открытую дверь машины, наклоняюсь, чтобы их видеть.
— Огромное вам спасибо за то, что поехали со мной, но, думаю, я должна пойти туда одна.