Я прикусываю губу, кутаясь в простынь и чувствую себя виноватой в том, что выспаться инквизитору не удалось. Но оглашать это не тороплюсь — напротив, тоже поднимаюсь, накидываю платье и, оставив мужчину одеваться, спускаюсь вниз, на кухню.

Печь хранит остаточное тепло, но растапливать её не хочется. Я решаю воспользоваться даром: заключаю чайник в небольшой золотистый пузырь и кипячу воду за полминуты. Риндан, спустившийся следом, внимательно рассматривает устроенную мной конструкцию и лишь хмыкает:

— Даже пытаться пробовать не буду.

— Что, боишься повторения истории с сетью? — не могу удержаться от шпильки я.

— А то! — фыркает мужчина, — знаешь, не каждый любит по пальцам электрическим разрядом получать.

Защиту в кабинете я все-таки накрутила — и теперь не уверена, что даже сама быстро справлюсь с её ликвидацией. Но зарекаться не тороплюсь — решаю вначале попробовать.

Когда мне вернут доступ, конечно же.

Я нарезаю хлеб, сыр и делаю бутерброды. Максвелл тоже времени зря не теряет — его притягивает золотистое сияние сферы.

— Что это?

— Заклинание изоляции. Из арсенала отца, — я не хочу посвящать инквизитора в подробности из-за грядущего дня, но, увидев интерес в его глазах, все-таки сдаюсь, — оно аккумулирует всю силу заклинания внутри, не давая просочиться за пределы контура защиты. Ну и усиливает заклинания из-за концентрации силы.

— Забавно, — Максвелл касается пальцем упругой сферы и тут же одергивает руку, — покажешь как-нибудь.

— Посмотрим, — многозначительно улыбаюсь я, ставя на стол тарелку.

Чай я тоже завариваю сама, добавляя к заварке несколько вишневых веточек и сушеные листья мяты. Риндан не возражает — напротив, с интересом наблюдает за моими действиями и это определенно смущает.

— Интересные заклинания у твоего отца, — сообщает он, стоит только мне наполнить чашки чаем, — он где работал?

— В последние годы там же, где и Джо, — я не желаю делиться подробностями, но основную выжимку все же выдаю, — в экспериментальном управлении. Занимался разработкой новых заклинаний.

— А я-то думал, — улыбается инквизитор, отпивая глоток чая.

Мы некоторое время сидим в тишине. Часы показывают половину пятого утра, но темнота за окном светлеть не желает.

— Самая темная ночь в году, — сообщает Риндан.

Я удивленно кошусь на мужчину:

— Правда?

— Ага. Фанатики очень любят привязывать свои пакости к каким-то необычным событиям. Фазы луны, праздники…

— … приезд кардинала… — многозначительно выдаю я, уже понимая, что прокололась.

Но тыкать меня в это носом никто не спешит.

— Приезд кардинала, — просто соглашается инквизитор и немного спустя все-таки добавляет, — а вот Джоверд теперь будет подписывать дополнительное соглашение к контракту.

— Это какое? — фыркаю, уже осознав, что гроза прошла стороной.

— Длинное, — напускает туману Максвелл, — предназначенное специально для того, чтобы оградить одну любопытную мисс от проблем, связанных с нарушением государственной тайны.

— Я не претендую, — отгораживаюсь ладонями от мужчины я, но не срабатывает — меня сгребают в охапку и нежно целуют.

Но здесь я уже не спорю. Я только “за”.

Риндан уходит через полчаса — вначале долго топчется на пороге, отряхивает дубленку и только после того, как включается свет в комнате, принадлежащей Терре, открывает дверь.

— Я провожу, — вызываюсь, уже набрасывая шубку.

Инквизитор не спорит. Мы выходим на крыльцо и замираем у ступеней. Оттепель — снежное одеяло просело и стало серым, а с крыши нет-нет, да и срываются капли.

— Не выходи сегодня из дома, — просит Риндан, целуя меня в нос. Я морщусь, но терпеливо сношу это необычное проявление нежности, — я пришлю кого-то, чтобы ты не скучала.

— Ты хотел сказать, чтобы я никуда не делась? — враз считываю его благородные порывы души.

Максвелл усмехается:

— Вроде того. Того, кто не будет тебя раздражать.

— Как будто у тебя большой выбор.

— Не такой уж и большой, но… я постараюсь тщательно подойти к выбору кандидатуры. Тем более, Вальтц мне сегодня понадобится.

Я вздыхаю:

— Это уже понятно. Ладно, спорить не буду.

Кажется, я говорю что-то не то, потому что ответа не прилетает. Я поднимаю голову — и вижу удивленный взгляд инквизитора. Удивиться, что происходит, я не успеваю — мужчина меня опережает:

— Я не думал, что когда-нибудь это услышу.

— Что?

— Как ты соглашаешься с моим решением.

Звучит… необычно, но свыкнуться с текущим положением вещей я не успеваю — из-за перелеска на нашу дорогу выезжает дилижанс. Догадываться, к кому он приехал не приходится.

— О, а вот и транспорт, — оживляется Максвелл.

— Без бриллиантов на крыше, — фыркаю, уже не боясь наказания.

На самом деле, мне страшно и тревога — дикая, необузданная — накатывает в тот момент, когда экипаж тормозит у моей калитки. Но виду я старательно не подаю — украдкой выдыхаю и даже по хозяйски поправляю на Риндане шарф. Тот не спорит и лукаво смотрит на меня. Но смущаться в этот раз мне не хочется — и, закончив с наведением марафета, я подставляю губы для поцелуя.

— Тебя когда ждать?

— Меня? Вечером, — мужчина на миг замирает, будто прислушиваясь к чему-то внутри, а затем уверенно кивает, — да, однозначно вечером.

Проводив взглядом отъезжающий дилижанс, я возвращаюсь в дом. Без Риндана кухня кажется огромной и даже Терра, растапливающая печь, не спасает положение.

— Мистер Максвелл вернется, — ободряюще улыбается мне она.

Я исторгаю из себя жалкое подобие встречной улыбки и занимаю кресло. Наверх подниматься не хочется — при мысли о простынях, хранящих аромат можжевельника мне почему-то хочется плакать. И, хоть ночь и была чудесной, тревожное утро вытеснило все те моменты, которые хотелось бы сохранить в памяти.

Горничная чувствует, что происходит у меня на душе, но жалеть не спешит — напротив, усаживает на стол, ставит передо мной тарелку с молочной кашей и блюдце с бутербродами.

— Я уже ела… — пытаюсь улизнуть.

Не помогает.

— Ничего не знаю, — бескомпромиссно сообщают мне, — ешьте, мисс Локуэл. Вам потребуются силы.

Для чего мне потребуются силы, девушка не озвучивает — отвернувшись, она берется за нарезку овощей. И мне ничего не остается, кроме как погрузить ложку в белую субстанцию, с ужасом опознав в ней манку.

Стук в дверь раздается двумя часами позже — когда я совсем перестаю находить себе место в это маленьком тесном доме.