Он отвернулся от печки, опасаясь, что, пока он занимался хозяйственными делами, его спутница исчезла. Но она была рядом, вытаскивала заколки из своих темных волос. Он обнял ее и почувствовал, как на его руки обрушилась ее тяжелая грива. Ему стало не до прочих практических забот: может, им лечь на расстеленные на полу пальто? Или забраться в одну из лодок, висящих вдоль стен на кронштейнах? Он подвел сплетенные руки под ее поясницу, поднял на руках с пола, поднес к столу, что стоял у стены за печкой, и посадил на его край. Поцеловал в губы, в шею, затем распахнул ее пальто, задрал платье и нижнюю юбку, оставил только чулки с поясом. Быстро сбросил с себя брюки и распластался на ее голом животе; за спиной потрескивали дрова в печке.

– Ты меня хочешь? – шепотом спросил он.

– Да, – сказала она, и обычно немая и слепая часть его мозга вдруг рванула вперед, точно гончая на охоте на лис.

Он оттянул вбок ее трусы и, облегченно вздохнув, вошел в нее; ему показалось, что вздох этот прозвучал в другом углу комнаты. Через несколько мгновений он содрогнулся, будто подстреленный, колени подогнулись, он притиснул ее к себе и замер. В сарае слышалось только его прерывистое дыхание. Когда он почувствовал, что может снова стать на ноги, он бросил их пальто на пол перед печкой – от нее уже пыхало жаром – и помог Анне снять платье и длинные перчатки. Расстегнул на ней лифчик и пояс с резинками, медленно стянул чулки. В свете горящих дров она выглядела совсем молоденькой. Анна опустилась на расстеленные пальто, легла на спину и закрыла глаза; вот теперь все будет по-настоящему, без единого слова. Он стал целовать ее тело, пока у нее не захватило дух. Затем раздвинул ей ноги и ощутил солоноватый вкус – вкус моря, шум которого он слышал даже в эту минуту: волны бились о берег в двух шагах от стен сарая. Содрогаясь всем телом, будто в припадке, она кончила, а он уже снова вошел в нее.

Спали они урывками; время от времени Декстер вставал, чтобы подкинуть в печку дров. Глухой ночью он проснулся. В слабых красноватых отсветах она водила руками по его телу, и ощущение было настолько острое, что ему почудилось, будто она не только лежит рядом, но и проникла в его нутро – иначе откуда ей знать, что он испытывает от каждого ее движения? Глаза у нее закрыты; он тоже закрыл глаза, целиком погрузившись в сладостное мучение – ему казалось, оно длится часами. Наконец она дала ему возможность кончить, и он забылся в блаженстве; а когда сознание вернулось, рассмеялся счастливым смехом: за сорок один год жизни он ничего подобного не испытывал. Но другая часть его сознания давно уже прикидывала, скоро ли займется заря. Им нужно улизнуть, прежде чем начнет светать. Сколько еще времени им понадобится? Она оседлала его, дрожа, как струна, в предвкушении его ласк, и он почувствовал, что член опять твердеет. Этому не будет конца, подумал он, – будет это, только это, до скончания времен. Но понимал, что это невозможно.

– Анна…

Шепот проник сквозь слои смутного сна и вонзился ей в ухо. Она открыла глаза. Сквозь ставни в сарай просачивался тусклый свет. В печке остались лишь тлеющие угли. Ей было холодно и хотелось пи́сать. Он накрыл их обоих одеялом, и под грубой тканью она чувствовала, как его голая плоть касается ее голой плоти.

– Анна, – снова шепнул он ей в ухо, – я должен отвезти тебя домой.

Она приоткрыла глаза и замерла. Страшно было даже шелохнуться. Вспомнился давешний кавалер Нелл, его напряженная неподвижность. И теперь она сама впала в ступор, надеясь, что так предотвратит беду.

– Как ты себя чувствуешь? Нормально? – спросил он.

– Да. Да, все хорошо, – сказала она.

На самом деле – ничего хорошего. С зарей ее ночные страдания обычно отступают, но если их сейчас увидят, фатальных последствий не избежать. Сердце бьется неровно, в ушах звенит.

Он встал и направился в другой угол сарая – и она впервые в жизни увидела голого мужчину: высоченный незнакомец, завитки темных волос ручейком сбегают по груди вниз и дружно курчавятся вокруг половых органов, которые напоминают пару ботинок, свисающих на шнурках с фонарного столба. Прежде Анна никогда не дожидалась конца любовного свидания: она тайком прокрадывалась к Леону в погреб, а потом они поодиночке выскальзывали наружу. Никто не собирал одежду при дневном свете, не вешал на себя болтавшуюся на спинке стула кобуру с пистолетом. Ужасала безнравственность того, что произошло между ней и этим гангстером. Может, она напилась до беспамятства? Или сошла с ума? Анна попыталась разумными доводами унять панику: ее мать никогда ничего не узнает; у нее самой выходной, на верфь ехать не нужно, – значит, она не прогуливает и даже не опаздывает. Но как возвращаться домой во вчерашнем наряде? Он же выдаст ее с головой. Необходимо выбраться отсюда до утра; а дома – пописать, принять ванну и нырнуть в свою постель отсыпаться. И пусть остаток сегодняшней ночи завершится и изгладится из памяти навсегда.

Пока он натягивал брюки, она ждала, потом неуверенно встала на ноги. Повернувшись к нему спиной, надела трусы, застегнула лифчик и привычно скользнула в комбинацию. Оказывается, она забыла снять украшения. Один нейлоновый чулок ночью задел печку и от жара сморщился. Она не стала надевать чулки и босая вступила в раскинутое на полу платье, повернувшись к Декстеру спиной – в знак того, что его помощь не требуется. Впрочем, он помощи и не предлагал, лишь рассеянно разглядывал этикетку на пустой бутылке из-под спиртного. Потом подобрал с пола два окурка, повертел их перед глазами и небрежно бросил обратно на пол. Видимо, он тоже был смущен. Анна застегнула до самой шеи расшитый бисером плащ и надела шляпу. Ее голые ноги покрылись гусиной кожей.

Пока он шарил по карманам, проверяя все ли на месте, она ждала у двери. Оба снова стали обыкновенными людьми в пальто и шляпах, и она немного успокоилась. Когда он тоже подошел к двери, она с облегчением ему улыбнулась. Приподняв пальцами ее подбородок, он небрежно поцеловал ее – на прощанье – и поднял засов. Потом опять поцеловал, уже всерьез, и Анна почувствовала, как вопреки всему в ней что-то распахнулось ему навстречу. Он пробудил в ней неутолимую страсть, отметавшую любые сомнения; поразмыслить она успеет потом. А сейчас она возвращается в тот волшебный сон, и ее недавний стыд разом исчез.

Он задвинул засов, снял шляпу и начал расстегивать пальто. Как легко можно это продолжить, удивилась она про себя. Еще, и снова – еще. До чего же ей хочется продолжения!

– А ведь мы с тобой встречались прежде, – неожиданно для себя проронила она и вдруг ощутила весомость сказанного. – Ты, небось, не помнишь.

– В клубе? – вполголоса спросил он.

– Нет. В твоем доме.

Он замер. Даже перестал расстегивать пальто. И хотя Анна жаждала продолжения, ей было ясно: она сама пресекла их порыв.

– В моем доме…

– Много лет назад. Я была еще маленькая.

Глядя ей в глаза, он покачал головой:

– Не могу себе представить. Каким образом?..

– Я приехала с отцом, – сказала она. – Эдвард Керриган. Вероятно, он у тебя работал.