У третьего механика (звание то же, что у Эдди, только командовал он в подпалубных помещениях) был странный акцент, совсем не соответствовавший его фамилии.

– О’Хиллски? – недоверчиво переспросил Эдди. – Ирландец?

Механик рассмеялся.

– Поляк. О-Х-И-Л-С-К-И.

Он курил трубку – большая редкость в машинном отделении, где и без того очень жарко.

– Слыхал? – начал Охилски. – Говорят, идем в Россию.

Эдди вспомнились ящики с самолетами и на них – надписи кириллицей.

– Если глянуть на карту, большого смысла в таком броске нет, – заметил он.

Не вынимая изо рта трубку, третий механик хмыкнул:

– Машина ведь думать не умеет, – проговорил он, – а Военная администрация торгового флота – это машина.

– Значит, идем в Мурманск? – спросил Эдди, не без труда выговорив странное название.

– Только если нам выдадут соответствующее обмундирование: Арктика все-таки. Дадут?

– Выясню, – пообещал Эдди.

В заливе Сан-Франциско загрузка продолжалась еще восемь дней, “Элизабет Симэн” неторопливо передвигалась от пирса к пирсу. Трюм номер четыре был завален бокситом; трюм номер один – консервами и стрелковым оружием. На последней стоянке у пирса номер пять вокруг заколоченных досками люков скопились танки и джипы; их закрепили как палубный груз и для надежности прикрепили цепями к металлической проушине. Вместе с боцманом и палубными матросами за погрузкой наблюдал первый помощник капитана, толковый датчанин лет шестидесяти. На стоянке в порту у Эдди не было определенных обязанностей, и он старался держаться подальше от боцмана. К счастью, офицеры и матросы ели в разных помещениях, хотя еду подавали одну и ту же. В офицерской кают-компании столы были застелены белыми скатертями. Вечером, чтобы избавиться от надоедливых мыслей, Эдди уединялся в своей каюте и погружался в чтение. Больше всего ему нравились книги про море, и в конце концов он раздобыл “Корабль мертвых”[39]; незадолго до Перл-Харбор этот роман вместе с хозяином ходил в последний рейс в джунгли.

Вечером накануне отплытия Эдди стоял на верхнем штурманском мостике; рядом стоял Роджер, свежеиспеченный и полный энтузиазма палубный кадет. Вместе со Стэнли, кадетом, служившим в машинном отделении, Роджер окончил трехмесячные офицерские курсы при Академии торгового флота в Сан-Матео, и ему по правилам полагалось провести полгода в море. Оба кадета жили в одной каюте на верхней палубе, рядом с судовым радистом.

– Что за человек наш радист? – спросил Эдди.

Радистов редко кто видит: обычно они либо сидят в радиорубке, либо спят рядом в каюте, а если вдруг поступает сообщение особой важности, радиста будит сигнал тревоги.

– Сквернословит почем зря, – сказал Роджер.

– Ты тоже скоро научишься.

Кадет засмеялся. Тощий малый, нос – ни дать ни взять птичий клюв; ничего, быстро возмужает.

– Мамаше не понравится.

– Тут мамаш нет.

Роджер помолчал и вдруг сказал:

– Я сегодня видел одну странную штуку.

Оказалось, он открыл дверь кладовки и застал там Фармингдейла: второй помощник капитана в чем-то копошился. Роджер подошел поближе и обомлел: наклонив банку с серой краской над стеклянным кувшином с завинчивающейся крышкой, Фармингдейл осторожно лил краску на кусок батона, воткнутый в горловину кувшина. Хлеб впитывал в себя густой пигмент, а на дно кувшина стекала струйка мутной жидкости. На виду у Роджера Фармингдейл поднес кувшин ко рту и спокойно выпил содержимое.

– Он сердито хмурился, но выпил все, до дна, – заключил Роджер.

– Представляешь, что творится у него в желудке?

– А он дальнее плавание выдержит?

– Если он способен это пить, значит, он к такому пойлу привычен, – сказал Эдди.

– Но если второй помощник пьян, кто будет заниматься навигацией?

– Я, – ответил Эдди, хотя его навигационные навыки оставляли желать лучшего. Он был зол на второго помощника за то, что в своем нравственном падении тот не постеснялся кадета. – И ты, парень, тоже. Займись-ка азимутом.

На город спустились унылые сумерки, на склонах Телеграф-хилл крошечными брильянтами посверкивали огоньки. Туман еще не окутал город.

– Я точно буду скучать по Фриско, – признался Роджер.

– Я тоже, – сказал Эдди. – Вообще-то “Фриско” его называют только матросы.

– Сан-Франциско, – поправился Роджер все еще ломким голосом. – Обалденный город.

На следующий день, 10 января в шесть часов утра они отчалили, и местный лоцман повел “Элизбет Симэн” в специальную зону для размагничивания корпуса, чтобы судно не притягивало мин. Эдди провел учения с использованием плавсредств – на случай пожара на борту и экстренной эвакуации; меры безопасности – первейшая забота третьего помощника. Учения, впрочем, проводились формально: шлюпбалки не выдвинули, спасательные шлюпки даже не спустили на воду. Капитан Киттредж спешил выйти в море, боцман проявлял полное равнодушие – возможно, ему хотелось максимально сузить сферу деятельности Эдди.

Когда корабль прошел Золотые Ворота, капитан сообщил: место назначения – Панамский канал. Значит, дальше они наверняка пойдут в Персидский залив, а уже оттуда груз по суше перевезут в Россию, чья несметная Красная Армия продолжает отбивать натиск фрицев. К великому облегчению личного состава, “Элизабет Симэн” не получила полярного снаряжения, без которого в январе в Северном море не обойтись. В тот вечер на мостиках, за ужином в столовой и в кают-компании со всех сторон только и слышалось: “все лучше, чем Мурманск”. Но Эдди никакого облегчения не испытывал. Карибское море по-своему тоже опасно, а после горе-учений он кипел от злости.

Наутро, ровно в восемь часов Эдди сменил стоявшего на вахте первого помощника и уговорил его провести учения еще раз. Днем снизили обороты двигателя до минимума, и прозвучал сигнал “Всем покинуть борт”: шесть коротких ударов корабельного колокола и один длинный. Моряки двинулись к шлюпочной палубе, а боцман взбежал по трапам наверх и петухом налетел на Эдди.

– Третий помощник, – смакуя каждое слово, начал он, – известно ли вам, что прошло уже больше года с того дня, когда японская подлодка потопила торговое судно у побережья Калифорнии?

– Да, боцман.

– Тогда объясните, зачем мы, не пробыв и двух дней в открытом море, проводим вторые учения с высадкой в шлюпки?

– Первые были проведены небрежно. Если эти будут проведены так же небрежно, я завтра снова объявлю тревогу.

– Представляю, с каким удовольствием, – заметил боцман, лукаво улыбаясь зрителям, которых становилось все больше: по сигналу тревоги весь личный состав обязан собраться на шлюпочной палубе. – В конце концов, учения по безопасности – редкая для вас возможность порезвиться в новой должности!