Однако ничего придумывать не пришлось: дверь подъезда былашироко распахнута, и смуглые дети степей в заляпанных краской комбинезонахвносили в дом мешки с цементом и строительными смесями из стоящего поблизостигрузовичка.

Подумав, что будет решать проблемы по мере их поступления,Старыгин проскользнул внутрь вслед за одним из гастарбайтеров и взбежал натретий этаж.

Сверху доносился оглушительный грохот, треск, звукиработающих перфораторов: на четвертом этаже полным ходом шел ремонт. Именнотуда гастарбайтеры таскали свою поклажу.

Дмитрий Алексеевич нажал кнопку звонка, выждал какое-товремя.

Ему никто не открывал, но это было вполне объяснимо: в такомгрохоте экономка вряд ли услышала бы мелодичную трель звонка.

Старыгин позвонил еще раз и машинально подергал ручку двери.

Как ни странно, она оказалась не заперта.

Он открыл дверь и заглянул в прихожую.

Из глубины квартиры доносились какие-то мерные тяжелыеудары.

«Неужели эту квартиру уже успели продать и здесь тоженачинают ремонт? – подумал он, прикрывая за собой входную дверь. – Данет, быть не может! Вся мебель на прежних местах, даже ковры не убраны…»

Он не успел додумать свою мысль, потому что увиделприоткрытую дверцу шкафа-купе, из-за которой торчала женская нога в мягкойдомашней тапочке.

Старыгин шагнул вперед, откатил зеркальную дверь в сторону…и попятился: в шкафу, под аккуратно развешанной одеждой, полусиделадомоправительница.

Глаза ее оставались широко открыты, но в них не было обычногодля этой женщины выражения служебного рвения и непреклонной строгости. В них небыло вообще никакого выражения. Глаза казались пустыми и мертвыми.

Дмитрий Алексеевич наклонился над неподвижной женщиной,прикоснулся к ее шее, чтобы проверить пульс… и тут же в ужасе отдернул руку:пульса не было, а на шее отчетливо виднелись страшные лиловые синяки.

Экономка была задушена, задушена с невероятной силой инечеловеческой жестокостью.

Старыгин выпрямился, прислушался.

Из глубины квартиры по-прежнему слышались глухие удары. Онитерялись в грохоте, доносящемся сверху, в оглушительных звуках ремонта, инеудивительно, что никто, ни охрана, ни соседи по дому, не обращал внимания наэти удары.

Теперь он более точно определил их источник: этиподозрительные звуки раздавались в хозяйском кабинете, то есть в бывшей комнатеЯкова Романовича…

Забыв на время о покойной экономке, Старыгин несколькимистремительными шагами пересек коридор, рванул на себя дверь кабинета и замер напороге…

Шторы на окнах были задернуты, в комнате царил таинственныйполумрак. И в этом полумраке Дмитрий Алексеевич увидел высокую фигуру скувалдой в руках. Этой кувалдой неизвестный раз за разом наносил удары по стенев том самом месте, где, судя по рисунку Михаила Волкова, прежде находилась ниша.

В стене уже образовался пролом, и человек с кувалдой мощнымиударами расширял его.

Почувствовав чужое присутствие, человек настороженно замер иобернулся.

Сквозняк слегка раздвинул шторы, в образовавшуюся щельхлынул золотистый поток света, осветив человека с кувалдой, как свет рампыосвещает актера на краю сцены.

Это была Лидия.

Нет, это была вовсе не она! Жесткий рот с узкими, плотносжатыми губами, холодный мужской взгляд темно-лиловых глаз, резкие мужскиедвижения…

– Выследил? – проговорил незнакомец, отставивкувалду и вытерев лоб тыльной стороной ладони. – Ну что ж, тебе же хуже!

– Лидия?! – воскликнул Старыгин растерянно инедоверчиво. – Это вы?! Это ты?!

В лице незнакомца что-то неуловимо изменилось. Ротмучительно искривился, в чертах лица проступила женственная мягкость ибеззащитность, глаза посветлели, как морская вода в полдень…

– Как вы здесь оказались? – проговорила Лидиятаким знакомым, таким волнующим голосом. – Уходите… я не смогу…

И тут же ее лицо снова заострилось, окаменело, и из грудивырвался резкий мужской голос:

– Поздно! Он никуда не уйдет, он слишком много видел!

Старыгин сделал шаг вперед, протянул руки к Лидии… к томучеловеку, в которого превратилась Лидия.

– Остановись! – воскликнул он, вложив в свой голосвсю убедительность, на какую был способен. – Остановись, пока не поздно!

По лицу незнакомца пробежала мучительная судорога. Накакое-то мгновение сквозь его черты проступили черты Лидии – и сноварастворились в жестком, безразличном мужском лице.

– Поздно! – прозвучал голос Лидии, и следомповторил резкий мужской голос: – Поздно!

Занавески на окне снова качнулись, в комнате потемнело, илицо загадочного человека, скрывшись в тени, обрело окончательнуюопределенность. Он шагнул к Старыгину, легко и грациозно взмахнул левой рукой.

Удар необыкновенной силы отбросил Старыгина в сторону. Упавв угол комнаты, как сломанная кукла, Дмитрий Алексеевич попытался встать, ноноги его не слушались.

С отстраненным любопытством, как будто все это совершенноего не касалось, Старыгин смотрел, как странный и страшный человек запустилруку в пролом стены.

Сначала он вытащил оттуда небольшую картину в узкойпозолоченной раме. Старыгин узнал левую часть итальянского диптиха – огромноеколесо уробороса, катящееся по мрачной равнине.

Отставив картину к стене, человек снова залез в нишу.

На этот раз он вытащил оттуда черную шкатулку, обитуюсеребряными пластинами.

Руки незнакомца дрожали, когда он открыл крышку шкатулки.

Комната наполнилась тусклым золотисто-зеленым сиянием, какоебывает в солнечный день на морской глубине.

На черном бархате шкатулки покоился браслет – золотистаязмейка, кусающая себя за хвост!

– Уроборос! – прошептал Старыгин едва слышно.

– Уроборос! – повторил, как эхо, таинственныйчеловек, в котором, как уроборос в черной шкатулке, была заключена Лидия.

Он – или она – повернулся к Старыгину, сделал шаг, схватилсвободной рукой кувалду, поднял ее…

– Лидия, не надо! – вскрикнул Старыгин умоляюще.

И снова по знакомому и незнакомому лицу пробежала судорога,снова сквозь мужские черты проступило прекрасное лицо Лидии. Она выронилакувалду, сделала еще один шаг и ударила Старыгина сильной горячей рукой ввисок…

На Старыгина обрушилась глубокая темнота, тяжелая, какмогильная плита.

В гулкой тяжелой темноте мелькнул далекий отблеск света,затем прозвучал едва слышный голос: