«Помните, что вы обещали ничего не трогать, миссис Гиллеспи», – последний раз напомнила администратор и вставила ключ в замок. То, что я увидела за дверью, показалось мне сценой из фильма ужасов, хотя на самом деле это была просто пустая гостиничная комната. Я посмотрела под ноги и не сразу поняла, что ступаю по десятку белых записок, подсунутых под дверь за прошедшие сутки. Посреди первой комнаты стоял раскрытый чемодан, часть его содержимого валялась рядом. Постель не была смята – плохой знак. Я прошла в соседнюю комнату, детскую, и первым делом заметила, что у Шах наконец-то появилась своя кроватка. Правда, сейчас она стояла пустая. Так же, как и кровать Аддина. Мне казалось, в этой комнате еще слышно эхо детских голосов. С люстры свисали воздушные шарики и ленты серпантина. К стене кто-то прилепил кусок блестящей бумаги, в которую обычно заворачивают подарки, а рядом, косо приколотая, висела большая открытка «С днем рождения».

У меня вдруг перехватило дыхание, потому что я поняла – эта комната была посланием мне от Бахрина – посланием, смысл которого могла понять только я. На кроватке Шах рядышком сидели Белянка и Минни Маус – молчаливые свидетели того, что здесь случилось. На полу валялась маленькая красная шляпка – мы купили ее неделю назад к новому зимнему пальто Шах. Вдруг к горлу подступила дурнота, а комната закружилась перед глазами – я увидела, что Бахрин сделал с этой шляпкой: она была разодрана и измята так, будто кто-то в ярости топтал ее ногами. Гордость Аддина, его обожаемые большие кроссовки «Рибок», которые он выпрашивал у меня несколько месяцев, тоже валялись на полу, словно только что сброшенные хозяином. Его бейсболка висела на спинке кровати. Время точно остановилось в этой дешевой казенной комнате. Здесь царил вакуум, специально созданный человеком, помешавшимся на мести. Вся эта сцена напоминала мне о корабле-призраке «Мария Селеста», оставленном экипажем и пассажирами: недоеденная еда на столах, радио, играющее на полную громкость, и ни одной живой души. Разница только в том, что все это происходило не в Бермудском треугольнике, а случилось с моими собственными детьми.

Спотыкаясь, я добралась до лифта, отыскала в вестибюле Яна и рассказала ему обо всем. Я с трудом сдерживала рвущиеся из горла рыдания, но все время помнила о том, что мне нельзя распускаться и предаваться отчаянию – все силы теперь нужны для того, чтобы спасать моих детей.

Все следующие минуты, часы и дни я жила в круговороте отчаяния, гнева, страха и надежды, не отпускавшем меня ни на секунду. Прежде всего прямо из отеля я позвонила в Федеральную полицию, потом торопливо поговорила с Лилиан, которая, наверное, не поняла и половины из моего сбивчивого рассказа, потом оставила короткое сообщение на автоответчике Джона Удоровича, а после этого мы с Яном помчались в Главное управление Федеральной полиции для дачи показаний.

Вопросы, вопросы и снова вопросы. Работники Семейного отдела были добры и внимательны, а я старалась отвечать четко и членораздельно, хотя каждый раз, когда произносила имена Аддина и Шахиры, в горле застревал комок. Полицейских интересовали факты: возраст, даты рождения, одежда, возможное местонахождение. Я отвечала торопливо, будто подгоняя себя и их. Среди множества вопросов не было ни одного, касающегося роста и веса детей. Только когда один из офицеров спросил, нет ли у меня с собой недавней фотографии детей, я окончательно осознала, что все это происходит на самом деле, а не снится мне в кошмарном сне, который скоро кончится. Я схватила сумку и дрожащей рукой отыскала в ней бумажник. Всего несколько дней назад я вставила новые фотографии Аддина, Шах и Скай в пластиковые окошечки, придуманные на радость матерям. Только вчера я гордо раскрывала бумажник и демонстрировала, как выросли мои дети, а сейчас, ломая ногти, доставала оттуда фотографии любимых мордашек, чтобы отдать их чужим людям. Разве, глядя на плоские изображения, они смогут понять, что эти дети на самом деле живут, дышат, боятся и надеются? «Это мои малыши! – хотелось закричать мне. – Пожалуйста, найдите их, помогите им, верните их домой!»

Я с трудом поборола желание схватить женщину-полицейского за руку, чтобы заставить ее слушать, и рассказать о том, какие у меня дети, что они любят, а что – нет, как страшно им сейчас, как они не могут понять, что происходит. Но я знала, что мои истерики и эмоции ее совсем не интересуют и что ради детей я должна остановить подступившие к глазам слезы и держать себя в руках. Они надеются на меня, они знают, что я переверну весь мир, для того чтобы найти их. Я не могу их подвести. Я буду бороться. Я должна думать быстрее, чем Бахрин.

Когда у полицейских закончились вопросы, а у нас ответы, Ян вывел меня на серую и холодную улицу, и тут мой желудок взбунтовался. Схватившись за столб, я наклонилась к земле, и несколько минут меня выворачивал наизнанку приступ сухой рвоты, а потом начала бить крупная дрожь. Ян с трудом дотащил меня до машины, я рухнула на переднее сиденье, и мы поехали в наш опустевший дом.

Весь остаток дня в воскресенье мы пытались разыскать Джона Удоровича. Я провела у телефона несколько часов, непрерывно набирая номера всех его телефонов, и наконец одно из моих сообщений дошло до него, и вечером он позвонил сам. С помощью Джона мы быстро выработали план дальнейших действий. Нам необходимо было получить ордер на арест Бахрина и на возвращение домой Аддина и Шах, но первым делом следовало добиться в Семейном суде Австралии официального разрешения на публикацию информации о похищении детей. Если такое объявление появится в прессе, на помощь нам могут прийти свидетели, видевшие их или знающие что-то об их местонахождении. По закону «Об охране частной жизни» ни одна из сторон не имела право публиковать подобные сведения в средствах массовой информации, не получив предварительно в суде особого разрешения согласно статье 121-й Акта семейного законодательства.

В начале вечера к нам приехал наш друг и бывший деловой партнер Рик Уиллис, и теперь вместе с Яном и Джоном они разработали детальный план кампании, главной целью которой было помешать Бахрину вывезти детей из страны. Джон связался с секретарем Семейного суда и потребовал провести экстренное слушание. Оно состоялось поздно вечером: в здании суда присутствовал только секретарь, а судья, находящийся у себя дома в нескольких милях оттуда, по телефону выслушал показания и объявил о своем решении.

Первый из полученных ордеров предписывал силам полиции и Федеральной полиции Австралии приступить к розыску детей, обыскивать с этой целью все суда и самолеты, покидающие страну, и вернуть детей в дом их законного опекуна, применив при необходимости силу.

Дома со мной оставались двое детей Джона, подростки Надин и Джошуа; они изо всех сил старались помочь мне и облегчить ожидание. Я каждую секунду оглядывалась на телефон, надеясь, что он зазвонит и я услышу голос Аддина или Шах. Чтобы отвлечься и хоть чем-нибудь занять себя, я приготовила две большие сковородки любимого блюда детей – карри из телятины и фруктов – и, пока готовила, представляла себе, как завтра вечером мы всей семьей усядемся за обеденный стол и посмеемся над своими вчерашними страхами и всей этой суетой. Позже все карри будет съедено журналистами, полицейскими и добровольными помощниками, наводнившими наш дом на следующий день. Закончив готовить, я вымыла ванную, погуляла с собакой, занялась еще какой-то ерундой, но ничего не помогало. Ни на секунду я не могла забыть о том, что творилось сейчас с нашей семьей.